Кавказ и аланы

Положительными сторонами их являются расчленение материалов во времени и пространстве, обращение к «закрытым» комплексам, корреляция отдельных деталей погребального обряда и черт материальной культуры. После выполнения этих исследований требуется еще более глубокий, детализированный анализ, когда по единой и максимально дробной программе будет рассмотрен и сопоставлен весь материал сарматского времени. Иными словами, только при рассмотрении каждого погребения по всей сумме признаков мы сможем говорить о его принадлежности к кругу сармато-аланских памятников. Обращаясь к археологии позднесарматской поры на Кавказе, исследователи прежде всего ставят своей задачей выделить все комплексы и случайные находки этого времени в рассматриваемом районе, опираясь на датирующие вещи — фибулы европейских форм, монеты, бусы, сарматское оружие и т. д. [Алексеева, 1949; Виноградов, 1963; Абрамова, 1974; Керефов, 1975; Алексеева, 1976; Петренко, 1980].

Различные авторы придерживаются для памятников разных районов Кавказа различных периодизаций. Так, В. Б. Виноградов и Б. М. Керефов определяют как раннеаланский период I–III вв. н. э., М. П. Абрамова членит его на два этапа (конец I в. до н. э. — I в. н. э. и II–III вв. н. э.), а В. А. Петренко определяет его пределы II–IV в в. Общее число привлекаемых комплексов приближается уже к 200; в частности, Б. М. Керефовым учтено 85 комплексов рубежа I в. н. э. и 28 — I–III вв. в Кабардино-Балкарии [Керефов, 1975], В. А. Петренко в Чечено-Ингушетии для II–IV вв. — 9 катакомб в степях и 36 комплексов в предгорных районах [Петренко, 1980]. Комплексов первых веков меньше всего выделено на территории Осетии (а те, что имеются, в основном открыты в ходе дореволюционных работ и потому имеют неполную документацию) — 20 комплексов в горах (из двадцати трех комплексов, разобранных М. П. Абрамовой, три следует по инвентарю отнести к VII–VIII вв. н. э. [Абрамова, 1974, рис. II, 11 и 24, рис. 1, 27]; найденные здесь зеркала, поясные наборы, браслеты, бубенчики следует датировать, не ранее конца VII в., а скорее VIII в. н. э.).

Анализируя эти материалы, исследователи пришли с выводу, что в степных районах мы имеем для того времени памятники кочевых сармато-алан, в горных — комплексы, оставленные местным кавказским населением, а в предгорно-плоскостных — памятники смешанного, «сарматизированного» облика. Могильники с погребениями в катакомбах, которые, как уже говорилось, традиционно рассматриваются как характерный признак аланских комплексов, в начале нашего века исчислялись единицами (Золотое кладбище на Кубани и Алханкала на Сунже). Сейчас подобные памятники сплошной линией (26 пунктов) заполнили пространство между этими двумя крайними точками.

Обладая этим уже вполне достаточным для выводов материалом, следует вновь обратиться к вопросу, насколько сам катакомбный обряд погребения является здесь информативным признаком для исторических выводов. В северокавказских степях, а сейчас и в Дагестане катакомбные сооружения — явление не новое, так сак мы знаем здесь много десятков, если не сотен подкурганных катакомб, датирующихся еще эпохой бронзы. Однако к нашей теме они отношения не имеют, так как их отделяет от интересующих нас памятников от 1000 до 2000 лет; немаловажно в этой связи только то, что идея создания в земле погребальной камеры, образующей замкнутое пространство и имевшей форму жилища кочевника (возможно, кибитки), оказывается присущей насельникам степей на разных этапах.

Генетическую преемственность для северокавказских катакомб начала нашей эры можно проследить не от в их, а от поволжско-среднеазиатских, где этот тип могильных сооружений связан с сарматско-массагетским миром, или же возводить к так называемым земляным склепам европейского и азиатского Боспора. Нас не должно смущать малое количество катакомб в сарматской культуре волжско-уральского междуречья, так сак оно растет с каждым годом. Нам важно отметить, сто непосредственно в предшествующий период они отсутствуют в горах и на равнинах Кавказа, поэтому у нас нет никаких оснований воспринимать их как проявление местного погребального обряда (ср. [Абрамова, 1975]) и тем более возводить к каменным подземным склепам [Нечаева, 1961], которые, кстати, в то время представлены единицами.

Иногда тезис о местном генезисе катакомб первых веков нашей эры на Кавказе пытаются подкрепить ссылкой на наличие в них коллективных захоронений с многоярусным расположением костяков: в этом видят проявление доли местных элементов в создании катакомбного обряда. Однако катакомба как форма погребального сооружения, коллективность как черта погребального обряда и многоярусность как способ захоронения и проявление характера использования погребального сооружения несравнимы между собой, поскольку характеризуют разные стороны такого сложного явления культуры первобытного общества, как погребальные обычаи; следовательно, такой подход методически неверен.