Кавказские евреи-горцы (сборник)

Часто на дне Кай-Булагской щели лежали громадные скалы, сорвавшиеся сверху. Объезжать их было трудно и не безопасно. В одном месте недавно оборвавшийся утес стеной перегородил дорогу. Пришлось спешиться с лошадей, взять их под уздцы и с трудом, медленно переправить их на другую сторону, рискуя на каждой пядени камня, и особенно при спусках, сломать ногу коню или себе шею. А там опять новый сюрприз. По ветру нас обдало невыразимым смрадом. Магомед-оглы и тот закрыл нос. Мне трудно было дышать, но пришлось пересилить отвращение. В одной из теснин оказался разлагающийся труп лошади. Целая стая воронья разом поднялась, точно вспыхнула, когда мы подъехали к этому неожиданному препятствию. Сверху доносились к нам пронзительные крики потревоженных хищников, в боковой теснине выл голодный шакал, а впереди уже сгущались серые клубы ночной мглы.

– Пожалуй, и ночь скоро?

– Да. Ущелью конец недалеко.

– Значит, еще засветло доберемся.

Мгла становилась все гуще и гуще, редея на более широких площадках.

Евреи запели унылую песню, странно гармонировавшую с пустынной и мрачной обстановкой ущелья. Точно в хор этому меланхолическому рокоту воды по дну теснины раздавался шелест ветра, лениво пробиравшегося сквозь кай-булагские дефилеи к счастливой и только что оставленной нами долине.

Мои спутники – дети Бениогу – были из числа «образованных евреев».

Здесь, где масса Израиля невежественна до крайности, умение читать уже считалось образованием. По словам Иуды Черного, в древности среди кавказских евреев было много ученых. Даже талмудские толкователи Нахум Гамабай, то есть мидийский, жил в старой Шемахе в Ширване, и Симон Шафро, то есть ученый, писатель, родился в Дербенте. В то время народ находился на гораздо высшей степени умственного развития. Иуде Черному только в Дербенте попался раввин, знающий древнееврейский язык, остальные раввины не имели о нем и понятия.

– Умеете ли вы говорить по-древнееврейски?

– Моя амлаярец (я неграмотный), – отвечали ему всюду.

Большинство евреев не знают и местной грамоты, почему они зависят от мусульманских мулл, которые пишут им письма и разные бумаги. За это муллы получают от общества годовое жалованье. Вообще ни евреи к мусульманам, ни мусульмане к евреям не чувствуют здесь никакой вражды. Они отлично уживаются друг с другом, причем татарин с гораздо большим пренебрежением относится к христианину, чем к еврею. Солидарность, существующая между муллами и евреями, доказывает, что здесь неизвестно катальное устройство, подтачивающее народное благосостояние западного края к выгоде тамошнего Израиля.

Евреи на Кавказе, и именно горские, – то, чем они должны были бы быть везде: не обособленная, в исключительное положение поставленная община, а полноправные, сливающиеся с общею массою населения люди, полезные труженики и производители. У нас еврей-земледелец нечто вроде сиамских близнецов, двухголового соловья и других чудес. Там евреи занимаются мареноводством, возделывают фруктовые и виноградные сады, для чего не довольствуются собственными землями, но, расширяя свое хозяйство, арендуют участки у окрестных владельцев. Они же разводят низкие сорта табака, выделывают превосходное оружие, а в последнее время в широких размерах занялись овцеводством. Если хотите, и наши евреи занимаются тем же, но через рабочих крестьян. Черный труд им не по душе.

Кавказский еврей везде работает сам, и с заступом, и с мотыгой, и с киркой. Поэтому они и на вид смотрят молодцами и красавцами, и окрестное мусульманство к ним относится с полным уважением, и в грязи страстей не гниют, и ростовщичеством и гешефтом не занимаются ввиду более производительного и честного труда. Не ясно ли, как глупо упрекать Израиль, что высасывание жизненных соков из окрестной среды в крови у него, что еврей – ростовщик и плут по природе? Таким он является только там, где целые века его терзали отчуждением, давили презрением, сплачивая в нем искусственно страшную силу племенного эгоизма и прививая к нему катальные добродетели. Там, где евреи жили в иных условиях, как, например, на Кавказе, они являются и честными, и полезными людьми. Весь народ дурным не может быть, а только дурные люди могут кидать тень на массы.

Еврейские училища здесь помещаются в саклях вблизи синагог. Несмотря на незначительное число учащихся (по 15 на 200 домов), сакли и тесны, и грязны. «Раввин сидит на земле и на ковре, а вокруг все мальчики. Вместе со своим учителем они кивают головой, читая молитвы или Библию. Печатные еврейские азбуки у них редко бывают, большею частью раввины рисуют на таблицах буквы, алфавиты, и дети учатся читать и писать с этих прописей. Все они пишут на колене, по мусульманскому способу, к чему так привыкают, что на столе им работать и трудно, и неудобно. Самое большое училище находится в Дербенте; оно и чисто и просторно. Оканчивающие здесь курс получают свидетельство на звание раввина или резника. Остальные же школы в Грозном, Хасавюрте, Темирхан-Шуре и деревнях в весьма жалком виде».