Их нельзя было стреножить и пустить – оборвались бы в пропасть. Мы сами чувствовали себя не совсем бодро. Хоть гора эта и карнизы ее держатся целые века, но, сообразив, как они висят над бездонным провалом, я невольно задумался: «А что, как сорвемся и с этими ласточкиными гнездами, и с этим ненадежным пьедесталом аула?»
Мы действительно были уже в оставленном ауле.
Глава 5
Изгнанник
– Богатый аул был, большой! Должно быть, Аллах прогневался, что предал его в руки неверных.
– Да разве можно жить на таких кручах?
– Орел может, а курице, разумеется, нельзя. Зачем вы выгоняли нас отсюда? Ведь занять эти аулы вам и думать нечего, работать на тех горах, где работали мы, вы еще долго не будете, да и не умеете. Неужели из одной злобы? Разве можно лишать человека отцовской могилы и колыбели его ребенка?
Меня поставило в тупик расположение аула.
За той площадкой, где мы оставили лошадей, не было доступа в сакли, примыкавшие задними своими стенами прямо к горной породе. Сакли лепились по отвесу, – понятно, что переход из одной в другую был невозможен. Сверх того были сакли, построенные на других. Кровля нижней сакли служит полом для верхней, а эта, в свою очередь, подпирает третью. В одном месте было пять ярусов таких саклей. Были и не отдельные, а четырех– и трехэтажные сакли, принадлежавшие одному хозяйству.
– Как же тут проходили?
– А по кровлям.
В кровлях оказались большие отверстия, сквозь которые проникали внутрь сакли. В двухярусных саклях сначала нужно было попасть в верхнюю, а оттуда уже сквозь дыру в полу ее в нижнюю часть. Переходы становились еще более сложными там, где приходилось опускаться в пятую саклю, перейдя все четыре верхние. Понятно, что только пешеходы могли попадать сюда. Это, впрочем, оказалось только предместьем аула. Большая часть его разбросана внизу.
Отсюда можно было рассмотреть только силуэты двух круглых башен и какие-то груды стен.
– Отчего же туда мы не пробрались?
– Негде.
– Во всяком случае, там удобнее.
– Молчи, ради Аллаха! Там все выжжено, истреблено, уничтожено.
Действительно, на другой день мы проезжали мимо этих развалин, которые уже захватывает обильная поросль в свои удушающие объятия. Сквозь груды щебня пробивается боярышник, дикие лозы взбегают вверх по башенкам саклей и опускают внутрь, сквозь их пробитые кровли, свои цепкие змеистые ветви. Кизил, лавровишня и барбарисы подступают все ближе и ближе из окрестных лесов, словно враждебная армия, желающая захватить в свое сплоченное кольцо жалкую и разоренную дружину противника – оставленные сады, где еще толпятся, сбившись в кучу, хурма, инжир, черешня, айва и персики. Виноградные плантации одичали кругом и заполонены сорными травами. На небольших площадках, отвоеванных у гор, хлебные посевы прежнего аула заглохли, и только остатки ирригационных работ еще попадаются порою, свидетельствуя, что здесь далеко не дикари жили, а трудилось и измышляло свободное племя, застигнутое нами в период его средних веков. На восточном берегу Черного моря, уадыге, цивилизация стояла на гораздо низшей степени развития, но и там, например, обработка земли нисколько не уступала нашей отечественной.
Вот что, например, говорит путешественник: черкесы – мастера обращаться с своими полями. Обработанные ими места мудрено обрабатывать кому-либо другому. Они лепятся большею частью на возвышенных скалах, на которых, казалось бы, и самая обработка невозможна. Конечно, обработка здесь только ручная, но и она была так тщательна, что черкесы не знали неурожаев. Орудия самая своеобразные, но они отличались прочностью и были хорошо направлены. Черкесы – мастера делать цилпы (местные топоры). Пшеница убирается женщинами посредством серпа, но он так мал, что похож скорее на детскую игрушку. Все полевые произведения черкесы перерабатывали у себя дома: водяных и ветряных мельниц они не знали, а размол производили на ручных жерновах 8 вершков в диаметре. Замечательно хорошо они выделывали крупу из гоми. Зато в Дагестане мельницы превосходные, хотя и несколько своеобразного устройства.
В Дагестане обработка земли была еще затруднительнее. Воспользовавшись карнизами гор или нарочно изрыв их террасами, горцы свозили туда из долин плодоносную землю на ослах. Сколько раз нужно было повторять эту экскурсию, чтобы образовать узкие полоски земли под посев! Потом сверху, пользуясь каким-нибудь ручьем, проводилась вода по всем террасам, так что ни одна пядень земли не оставалась неорошенной. Затем уже сеялся хлеб, сверху вниз. Так же сверху вниз производилась и уборка жатвы. Такие обработанные террасы и теперь часто встречаются там, где горцы остались на своих местах; остальные представляют мерзость запустения, от которой делается тяжело на душе…
Ведь, в самом деле, всякое оставленное поле, всякое заброшенное хозяйство вовсе не доказывает поступательного движения прогресса! А таких полей и хозяйств здесь тысячи! Есть места, где несколько лет назад приходилось по 3000 человек на 1 квадратную милю, а теперь и по 30 не начтешь.
– Куда же мы денемся на ночь?