Кавказские евреи-горцы (сборник)

Те же ниши в стенах… Днем тут, должно быть, филины да совы гнездятся… Ишь сколько перьев разбросано повсюду… Нежный пух мелких пташек – верно, охотничья добыча ночного хищника… Свет луны был так ярок, что мы затушили свечу. Какая-то черная тень мелькнула в окне и исчезла… Верно, большая птица пролетела мимо… И опять тишина невозмутимая.

Я подошел к бойницам… Эка ширь озаренная! Точно серебристый пар заполонил весь этот простор… А все-таки жутко было при мысли, что вся эта скала может разом рухнуть вниз вместе с своим ненадежным пьедесталом – карнизом из обветрившегося гранита.

Тут ведь должна быть дверь… Верно, и балкон есть… В одном месте действительно что-то сквозило точно лезвие. Оказался выход. Я осторожно приотворил его… Месяц ярко блеснул в глаза, и точно занавес приподнялся над всею этой окрестностью.

Признаюсь, впрочем, в своей трусости. На балкон ступить я не решился: может быть, подпорки сгнили, долго ли рухнуть! Все равно, и отсюда видны и разливы реки внизу, и белые стены аула, тоже оставленного горцами, и черные силуэты гор, оставшихся в тени, за светом. Какая это чудная пустыня, какое поэтическое убежище… Право, вполне становится понятно, что фиваидские отшельники не особенно должны были страдать в своем добровольном заточении, гнездясь на вершинах скал среди пустыни.

Магомед-оглы упорно молчал.

Я завернулся в пальто и решился заснуть, не обращая внимания на ящериц, если бы им вздумалось скользнуть около…

Долго ли продолжалось мое забытье, не знаю. Помню, что несколько раз открывал глаза, встречая все ту же яркую лунную ночь, и опять все мешалось передо мною… Будь тут сноп камыша – спать было бы удобно… Но этот жесткий пол давал-таки себя чувствовать, особенно после целого дня, за исключением двух-трех часов, проведенных в седле. Наконец удалось заснуть.

– Кунак! Кунак!

Я открыл глаза.

Надо мной наклонился Магомед-оглы. Месяц бил прямо в лицо ему, и такое на нем было странное выражение, что я разом приподнялся. Старик весь бледный, в глазах не страх, а что-то растерянное, недоуменное…

– Чего тебе?

– Уйдем отсюда, пожалуйста, уйдем.

Голос какой-то нервный стал…

– Это зачем еще?

– Шайтан здесь… Внизу шайтан есть.

Видимо, старается тише говорить, чтобы его никто не слышал. Едва уловишь звуки слов.

– Верно, сова крикнула…

– Говорю тебе, что шайтан… Слышишь?

И он взял меня за плечо. Чувствую, как вздрагивает его рука.

– Ничего нет.

– Постой.

Тишина полная, ни звука… Даже звон в ушах подымается, как всегда, когда кругом царит ненарушимое безмолвие, – тот звон, что похож на отдаленное пение стрекоз в жаркий летний день под солнцем среди застывшего в безветрии зеленого луга… Но вот… Что это… Действительно…

Я сам замер… Страх ли Магомеда так заразительно подействовал на меня или действительно холодно стало, только меня проняла дрожь…

И опять ничего, опять безмолвие… полное, гробовое…

– Слышал?

Точно ветерок дунул в ухо, так тих был голос моего товарища.

Я только кивнул головою… Показалось, думаю. И опять… опять дрожь проняла.

Это не стон, не крик, а точно отголосок стона, отражение его… Шорох ящерицы по залитому лунным светом пространству пола слышен, но тот тайный, легкий звук как-то прямо проходит к сердцу, пронимает… Как он ни слаб, но, казалось, если бы мы даже кричали, шумели, ухо все-таки уловило бы его… Точно вздыхал кто-то внутри горы, и вздох страдальческий, больной проходил сквозь камни невидимыми скважинами и трещинами в оставленную саклю.

– Шайтан…

– Что за пустяки! – опомнился я. – Так, что-нибудь.

Но тут мою руку схватила его рука, холодная, влажная. Чувствую, как пальцы его впиваются в мою ладонь, и я вполне понимаю его страх.

Стон слышится громче, и на этот раз уже не отголосок, а точно кто-то жалуется внизу… Так дети всхлипывают во сне…

Ведь и не веришь в чертовщину, а волосы зашевелились на голове… На нервы действовало.

– Что-то есть. Голос слышен именно снизу… Ведь не сбоку, не сверху, а снизу… Это человек.

– Какой человек будет там плакаться? Шайтан, говорю тебе.

– Магомед-оглы, есть внизу что-нибудь? Погреб, яма, пещера, что ли?

– Нет, такая же сакля.

– И в нее входят из нашей сакли?

– Вон оттуда.

Магомед тревожно указал в угол.

– Так же, как мы вошли сюда из верхней?

– Да.

– Там кто-нибудь есть… Это или женщина, или ребенок.

Магомед стал еще бледнее и судорожно ухватился за меня.

– Ребенок… да… ребенок плачет… Бежать надо, слышишь? Скорей бежать… Он часто оборачивается ребенком и плачет, а как сойдешь к нему, зубами за горло схватит, прокусит и кровь выпьет… Да, это его плач, действительно, что дитя всхлипывает…

– Магомед, твоя жена, должно быть, похрабрей тебя. Ты бы уж заодно бабьи шальвары надел! Вспомни, сколько тебе лет. Пристойно ли старику, видевшему не раз смерть лицом к лицу, бояться призрака? Может быть, там мучится кто-нибудь, нуждающийся в нашей помощи, такой же путник, как и мы.

Старик несколько оправился, но я видел, что на него надежда плоха. Даже равнодушие его, с каким он принял название бабы, доказывало, что он сильно растерян. В другой раз это не сошло бы мне даром.

– Где вход туда?