Кавказские новеллы

И Владимир, особо гуманный к пишущим моим собратьям, делал то, что редко кто делает. Он спасал нас, творческих, и, на его взгляд, одарённых, от униженных просьб о деньгах на это невинное дело; так и была издана моя первая книга «Кавказ, мой Кавказ!».

Пообещав, он не солгал и не спрятался – редчайший случай в практике российской благотворительности: те, кто понимает, денег не имеет, а те, кто имеет их, никогда не поймет, говорят, легко спустит миллионы, но не даст на такое дело. При этом никогда не скажет «нет», будет, как уж, извиваться и изворачиваться, но не сделает обещанного, пока проситель не отвернётся сам от своей просьбы, как от чего-то гадливого, унизительного.

А информация о его страшном горе обходила меня, словно ускользала!

Ту статью я обнаружила в поезде по дороге в Москву, кто-то из друзей, вероятно, на вокзале положил мне в сумку. Она содержала тоскующий разговор деда с ушедшим маленьким внуком, который был назван в его честь.

Всю дорогу после этого я вновь испытывала «бесланский синдром». Кроме того, меня мучило то, что в тяжелейшем горе, когда искренние слова сочувствия воспринимаются как плечо друга, я не смогла выразить свое соболезнование ни Владимиру, ни его семье. И нелепо объяснять, что не могла ни писать, ни говорить о пережитом, пока длился шок, а у других – не так ли.

Вернувшись в Москву, я вскоре увидела во сне двенадцатилетнего мальчика в образе ангела, одетого по всем правилам в белое. С полным ощущением реальности происходящего я знала, кто он, хотя никогда прежде не видела.

Мальчик-ангел увел меня за руку от края пропасти.

В том сне я чувствовала, как мне становится легко оттого, что, оказывается, совсем и не нужно было говорить с Владимиром о его страшной потере, потому что мальчик жив!

Через несколько дней мне стало ясно, что сон говорил о реальной опасности для моей жизни. Я могла сгореть в пожаре, случившемся у меня: пожарные приехали без воды, отправились заправляться, пока моя комната горела. Но огонь по деревянным перекрытиям никуда не перешёл, ожоги на моем лице, к удивлению врачей, через неделю бесследно исчезли, всё материальное, что сгорело, вернулось улучшенным.

Я вынесла из своей ситуации, что сны бывают точками соприкосновения двух миров.

Бесланский класс…

А потом мне случайно встретилась Нелли Кабисты, которая рассказала, что тоже видела ушедших бесланских детей, их был целый класс.

Старшая её сестра умерла незадолго до теракта, и Нелли, очень привязанная к ней, ежедневно приходила к её осиротевшим детям.

В том ужасном сентябре, укладывая девятилетнего мальчика спать и целуя в лоб, Нелли сказала: «Спи, во сне к тебе придет мама и расскажет сказку».

К её удивлению, ребенок серьезно ответил:

– Нет, маме сейчас некогда, она занята детьми из Беслана.

Этот необычный ребенок научился говорить поздно, однако, на тот момент, когда происходил наш разговор с Нелли, был уже пятиклассником и умел легко запомнить по прочтении любую статью энциклопедии.

Накануне второй годовщины смерти сестры Нэлли плакала и молила Бога дать хоть на мгновение увидеть её, понимая всю абсурдность своей просьбы.

Однако той же ночью ей приснился сон, в котором она долго пробиралась сквозь темноту, наконец, увидела свет и вошла… в самый настоящий класс, где за партами сидели дети.

Узнав в учительнице сестру, она хотела броситься к ней, но та жестом предостерегла её от этого.

Сестра объяснила, что эти дети – бесланские жертвы теракта, ответила на все вопросы Нелли и дала наставление, как идти дальше – не отвлекаясь ни на что, не оборачиваясь, не заговаривая ни с кем.

Нелли вышла к свету, проснувшись, запомнила свой сон до мельчайших подробностей, мне передала его как своё откровение.

Философия смерти

Дочь тогдашнего редактора бесланской газеты в спортзале находилась рядом с моей подругой Лидией.

В то первое сентябрьское утро ей отчего-то очень не хотелось вставать и идти в школу, причём, она могла найти массу причин не идти, и, главное, в редакционном фото архиве было достаточно снимков с таких торжественных линеек в той же школе.

Но чувство долга всё же вынудило появиться перед линейкой, где она, как и другие, ничего не понимала, когда всю радостную толпу стали загонять в школьный спортивный зал.

Странным образом, но девушку в расцвете лет и красоты незадолго до случившегося начинает занимать философская сущность смерти, и она принимается читать одного за другим древних и поздних философов.

В результате всего освоенного она пришла к выводу, что смерти не надо бояться, к этому великому переходу надо готовить себя нравственно. Смерть и есть самое великое событие жизни.

Как только её схватили, отняли фотокамеру и затолкали в спортзал, она увидела то самое окно, которое видела накануне, и даже не во сне, а наяву, каким-то внутренним видением.

Она его узнала и побежала к нему, и все три дня её существование было связано с тем окном. В первое время она сидела под ним, делая попытки забраться на подоконник, но моя подруга удерживала её, боясь, если наши начнут штурм, она станет первой жертвой.