Кавказские новеллы

Однако, как только на противоположной стороне туда положили детей, Фатима забралась на подоконник, вытянулась вдоль рамы и больше не спускалась. Так и лежала без движения, порой впадая от жажды в транс.

Возможно, это состояние спасало её сознание от стресса постоянно видеть зал, заполненный более чем тысячью плененных, страдавших от обезвоживания, и среди них совсем малышей.

Только грудные дети могли быть безмятежны в той зловещей обстановке, и молока им пока хватало, и было неведомо, каково их обезвоженным матерям, готовым от стресса потерять их пропитание, пока их все же не освободили мирным путем.

Осталась одна кормящая мать, которая передала с освобожденными своего грудного ребенка, чтобы не бросить своего второго, постарше, а потом кормила своим грудным молоком наиболее слабых детей вокруг.

И только её мальчик решительно отказывался, боясь, что не хватит его крошечному брату, которому принадлежало это молоко по праву рождения.

Если кого-то из заложников и выпускали в туалет, те ухитрялись перехватить в кране глоток воды и, как птицы в клюве, принести другим, учителя приносили детям, дети – матерям и всем, кому могли.

Это было время самоотверженности, пик настал в тот момент, когда надо было бежать прочь от взорвавшегося зала, и старая учительница встала на колени, а её маленькие ученики взбирались ей на спину и выпрыгивали через окно. Она так и ушла в мир иной – не на коленях, просто не успев разогнуться, как рухнувший мост.

Первый взрыв выбросил Фатиму во двор, она опередила на мгновения остальных, но, оглушенная, одна во дворе, оттого, не понимая, куда следует бежать, побежала туда, где её ожидало препятствие из двух заборов. Перескочив через них, она оказалась среди гаражей.

Найдя убежище под прислоненным к одной стене большим фанерным листом, она проползла под ним и легла на живот.

Там она лежала все время, пока шла перестрелка, не поднимая головы и не переставая молиться Богу. Как показали отверстия от снарядов, подними она голову, была бы убита.

В какой-то миг затишья, услышав рядом родную речь, она закричала, её вытащили двое парней, отвели в безопасное место, к людям.

Когда стали снимать фильм о Беслане, её спросили, как она пережила захват заложников и что думает по этому поводу. Вечером режиссёр фильма стал монтировать отснятый материал и долго смотрел на неё в пленке, словно впервые видя.

Дело было не в том, что девушка красива и фотогенична, настоящая осетинская мадонна, которой рожать детей, а не корчиться от пожирающего огня. Он вдруг осознал, что это его судьба.

Вадим, сын православного священника, настоятеля храма в Пятигорске, увез её в Кавминводы, там состоялась их свадьба, потом они уехали к нему в Москву.

Сразу после трагедии немецкий журналист, писавший о Беслане, обратил внимание на некоторое обстоятельство и просил Фатиму повторить вместе с ним её путь спасения.

Оба они кое-как преодолели первый забор, а на второй забраться, не смотря ни на какие старания, не смогли.

Как она смогла перенести через две высоты своё тело, ослабленное за три дня от обездвиженности, обезвоживания и общего стресса, Фатима не знала, не помнила.

Но она понимала, что всю эту историю невозможно было принять в плоскости однолинейного события.

Она и сама считала, что начала свой путь, давший ей столь ужасный опыт, с того самого момента, когда захотела понять философию смерти.

В те три дня небытия или ожидания, когда все вместе и каждый в отдельности ждали решения своей судьбы в заминированном пространстве, она делала три вещи – восстанавливала в памяти те или иные знаки, посылаемые Свыше, желала постичь их связь с реальностью, не уходила от Бога, непрестанно отправляя ему молитвы о спасении.

Она сказала мне: я хочу ребенка, чтобы он вернул меня к смыслу жизни, я устала искать этот смысл в неразрывной связи с пережитым опытом смерти. Нужно оторвать свое сознание от той цепи, которая сковывает страхом.

Я не боюсь смерти, но у меня есть незыблемое убеждение, добавила она философски, что к её величию нужно прийти в результате прекрасно прожитого, а не в результате жестокого насилия.

Малыш

Хаби вошел в комнату, где я в доме моих друзей сидела в Интернете. Он переодевал тенниску, я увидела на его боку длинный шрам и отвернулась, зная историю этого мальчика. Во время теракта моя подруга в зале долго высматривала Хаби, сына своего брата, пока не увидела, что он с другими девятиклассниками сидел где-то у стены.

Только на второй день, когда боевики выпустили его попить воды, он смог пробраться к ним и остался с ними до взрыва.

Их выпускали к воде в тот короткий промежуток, пока еще надеялись на переговоры с нашими властями, потом озверели, что эти люди никому не нужны, а зачем тогда они им, пусть дохнут без воды.

После взрыва, когда все, кто мог, кинулись к окнам, Лида кричала мальчикам, чтобы они скорее убегали, потому что сама никак не могла, падала от слабости, оттеснённая другими.