В своих воспоминаниях Милютин затрагивает вопрос об образовании Кубанского и Терского казачьих войск, отмечая, что «главным камнем преткновения было слияние двух столь разнообразных элементов, каковы казаки линейные и казаки черноморские: это были почти как два разных народа, не похожие между собою и в смысле этнографическом, и в организации военной и, что всего важнее, – в духе и нравах. Черноморцы всегда отличались хохлацким упорством и консерватизмом, им претила всякая перемена в их своеобразном быту»340
. Являясь исполняющим обязанности военного министра с мая 1861 года, Милютин занял жесткую позицию в отношении казачьего сопротивления переселению. Вот как он охарактеризовал одну из казачьих петиций от Кубанского войска, в которой выдвигались требования не только по пересмотру механизма колонизации, но и о восстановлении прежнего названия войска. «Дерзкое это заявление очевидно показывало, – вспоминал Милютин, – что в Черномории сопротивление переселению возбуждено было не простыми казаками, а „панами“, которые, захватив лучшие угодья, обогащались на счет простых станичников, держали их в нищете, под своим владычеством, и между тем возбуждали в них неудовольствие против правительства и ненависть против «москалей». К общему удивлению, протест черноморцев испугал графа Евдокимова, который, после высказанной им настойчивости и непреклонности в отношении хоперцев, вдруг поколебался и уступил»341. Как нам представляется, приведенных цитат вполне достаточно, для того чтобы охарактеризовать отношение Милютина к казачеству. К моменту вступления в должность министра в нем явно доминировал кавказский опыт жизни, в том числе с приобретенными симпатиями и антипатиями к разным казачьим войскам. Однако вне зависимости от своих чувств к казакам Милютин четко исповедовал инструменталистский подход к их оценке и использованию в имперской практике. На наш взгляд, этот подход подразумевал игнорирование истории, традиции, былых заслуг казачества, если необходимо было эффективно, с точки зрения Милютина, решить актуальные государственные задачи во внешней и внутренней политике. С таким отношением военного министра к казачеству содержание иррегулярного раздела всеподданнейшего доклада выглядит вполне логичным. Более того, высока вероятность личного участия Милютина если не в написании раздела, то в его корректировке или редакции уж точно.Итак, напомним основные положения всеподданнейшего доклада от 15 января 1862 года в отношении казачества. Военное министерство ставило перед собой главную задачу – согласовать военный быт казачьего населения «с общими условиями гражданственности и экономического развития». Реализовать ее планировалось в ближайшие десятилетия, на первых порах опираясь на результаты деятельности местных комитетов по пересмотру войсковых положений. Первым войском, которое должно было на себе ощутить благотворное влияние такой политики, становилось Кубанское войско, так как именно в нем вводилась частная земельная собственность; утверждалось право продажи казачьего имущества и свободных войсковых земель как казакам, так и иногородним; предоставлялась возможность выхода из казачьего сословия. Одновременно с главной задачей Военное министерство приступило к решению проблемы сокращения расходов казны на содержание казачьих войск, находившейся в прямой зависимости от уменьшения наряда казачьих частей на внешнюю службу. Подготовкой конкретной программы казачьей правительственной политики занимался особый комитет при Управлении иррегулярных войск, о результатах работы которого военный министр должен был сообщить императору в ближайшее время.
Являлось ли провозглашаемое в докладе направление деятельности Военного министерства в отношении казачьих войск принципиально новым курсом? А.Д. Крылов, напомним, утверждал, что еще Петр I «сознавал необходимость обратить Донское войско к гражданственности». Дальнейшие шаги Романовых на Дону автор «Очерка» описывал как экономическое, административное и правовое упорядочение казачьей жизнедеятельности, понимая под «гражданственностью», скорее, блага цивилизации. О преемственности работ военного ведомства в казачьем деле говорилось также и в самом докладе. Но как в первом, так и во втором случае для нас очевидна пристрастность этих утверждений.