Казачья серьга

Читая вновь ледневские страницы.
Я не нашел усталой чепухи.
Он Партию заставил извиниться
Не за свои, но за ея грехи.

Не клянчил Бога, не блудил со славой,

Не ставил в души слезы на постой
И потому остался вечно правым,
Но русской, а не пришлой правотой.

Я с Валентин Васильичем скубался,

Качал права на правду во хмелю.
Он отвечал, но чаще улыбался,
И я за этот нрав его люблю,

Что, не приняв ни крошки каравая,

На сучью жизнь наплюнул напоказ,
За то, что, спирт водярой запивая,
Он благодушно крякал: «В самый раз!»

И я, уже оплеванный заране,

Пойму его крестьянский беспредел,
Он как-то дщерь Израиля в фонтане
У пушкинского цоколя имел…

В почтенных сварах, в капищах нелепых

Живет Леднев молве наперегон.
Он чист, речист и в восемьдесят крепок,
Как из родной Дубовки самогон.

Триптих

1

Бабьи бедра – теперь не ведра.

Лодки белые без уключин.
В этих лодках легко и бодро
Как-то плавать я не приучен.

Надо горбиться гневной горушкой

И натужливо вдаль грести…
Нам же, милая, наши ведрышки
Лишь бы в горницу занести!

2

Бабий лепет – наказанье Божье,

Слов и мыслей мгла и кутерьма.
В этих чарах-снах пустопорожних
Я блукал полжизни без ума.

В кислый вечер, в пору новолунья

Иль с любой проснувшейся ноги —
Лопочи, лукавая ластунья,
Легкие замаливай грехи…

3

Бабий волос – ума короче.

Тонколунный полуовал.
А бывало, какие ночи
В косах пасмурных зоревал!

Ах, ни дна ему, ни покрышки —

Время сглазило молодух.
От побритой твоей подмышки
Телевизорный тайный дух…

«Последний мак с увядшим алым ртом…»

Последний мак с увядшим алым ртом —
Во мгле едва мерцающее пламя,
Что все прошло и не вернешь потом,
Мне прочит омертвелыми губами.

И я, смирясь, шепчу ему в ответ:

Такое нынче знаемое дело,
Что жизнь моя, увы, не маков цвет,
Она и полыхнуть-то не успела.

А сделай вид, что благость впереди, —

Ни дна тебе, ни жеваной покрышки…
Но сердце все шевелится в груди,
Как маковое зернышко в кубышке.

Маки

На небе нет ни облачка залетного.
Июнь столбом стоит, как часовой.
И, нахлебавшись солнца приворотного,
Оплыли маки красной чернотой.

На лепестках— запекшиеся ссадины,

Омытые вечерним сквозняком.
Как будто кто зарею в палисаднике
Плясал по склизким стеклам босиком.

«Ходит грудь тяжелыми мехами…»

Ходит грудь тяжелыми мехами.
Время ткет судьбы веретено…
В рай меня с моими-то грехами
Как-нибудь да пустят все равно.

Но притом от горя и от лиха.

Обозрев божественную рать,
Я согласен – вольный прощелыга —
Никогда совсем не умирать!

«Прощай, село!..»