Казаки на персидском фронте (1915–1918)

Азра ушел и долго не возвращался. Азра имел, говорили, влияние на своего патрона и, по-видимому, хотел, чтобы казаки мирно прошли вперед. Азра возвратился весьма довольный и торжественно объявил, что вали согласился пропустить русских через свои владения. У повелителя луров был больной сын. Единственный. Вали держал при нем английского врача. Гамалий решил поблагодарить хозяина, доставив удовольствие ему и сыну. Сотня устроила джигитовку. При огромном скоплении луров в присутствии вождя племени, больного его сына и нотаблей казаки джигитовали. Джигитовала вся сотня, и взорам кочевников, воинственным всадникам дебрей Ирана, показана была безудержная удаль вольной Кубани и бурного Терека…

В лагере кочевников знали, где стоят англичане. Ближайшим местом, где находился лагерь, было Али-Гарби. За пятьдесят верст от Амле начинается уже Турция, и дорога на Али-Гарби на протяжении тридцати – тридцати пяти верст лежит через ущелье, которое тянется вдоль турецко-персидской границы. За ущельем простирается мертвая пустыня, без дорог, и кратчайший путь до английского лагеря в Али-Гарби – через пустыню – верст шестьдесят.

Азра предупреждал:

– В ущелье надо быть особенно осторожными, так как в нем шныряют турки и арабы. В пустыню же нужно взять побольше воды и не заблудиться.

По-видимому, предстояло больше ста верст тяжелого пути. Было пятое мая. Гамалий решил выступить внезапно, скрывая час выступления. Проводников дал все тот же Азра. Кони, передохнув в кочевке, шли весело, а потому ущелье миновали быстро, без приключений. Торопились пройти его ночью; шли не менее семи верст в час. Уже к пяти часам утра отряд вышел из ущелья и, передохнув, направился через пустыню.

Горячее дыхание ее почувствовали сразу. Появилась вдруг жажда, и уже через пару часов воды ни у кого не было… Солнце зажглось внезапно, откуда-то снизу, и сразу же стало очень жарко. Пустыня… Сначала бурая, неровная земля, небольшие холмы, каменистая почва, небольшие камни…

Растительности никакой. После ущелья как отрезало. Кругом мертво. Насколько может хватить глаз, золотисто-серая песчаная пелена. Уже слепит глаза и больно смотреть. Впереди пески… Понуро смотрят кони, еле передвигают ногами, а зыбкая почва, горячий песок и воздух обжигают и копыта, и ноги лошадей, и лица всадников. Пески заполонили все… Позади скрылись и горы, и бурая земля, и камни… Осталась только пустыня, знойная пустыня со своим страшным гостем – полуденным солнцем. Пустыня и солнце – одно. Не оторвать их друг от друга. Они спаяны страшной силой, и не знаешь, откуда зной, – сверху ли от застывшего бесцветного диска или снизу от раскаленных песков…

Вероятно, здесь бывают метели, бураны пустыни… Вот как намело, – выступы, сугробы песочные, плоскости наклонные. И бури бывают, как на море. А песчинки, как вода, образуют рябь… Да так и застыла песочная зыбь. Огромными дугами. Оголевшими ребрами исполинского чудища-трупа выпирают песочные дуги. Необозрима пустыня… Золото, кругом рассыпано золото, и блестит, и слепит глаза, и все оно расплавлено, и горячо идти и горячо смотреть на него… Я тоже налит золотом, горячим, жидким… я чувствую, что больше не могу и куда-то падаю…

Казак очнулся от сильной боли в ноге. Боль была, должно быть, острее жары и обморока. Конь упал, околел сразу. Казака подняли с трудом. Посадили на другого коня. А боль в ноге все острее. Только ушиб или сломал? Ах, как хочется пить!

– Командир говорит, что проводники говорят…

– Что говорят?

– Да что скоро вода будет, а ее нет! Как чудно, что ее нет…

– Что? Что ты говоришь? Сбились с дороги? Да ведь дороги никакой и нет, а так идем, по пустыне.

– Постой, – говорит другой. – Дороги нет потому, что сбились.

– Что ты брешешь, что ты людей пугаешь, ей-богу…

– Ей-ей, правду говорю. Разве не видишь, что проводники блукают… Да ты спроси Евтуха Даниловича, он ближе к командиру… Может, знает…

Бравый вахмистр, конечно, в курсе деда.

– Сбились, сукины сыны, – коротко говорит он.

Нарочно или нет? Гамалий тоже волновался, и стал кричать на проводников. Ясное дело, что их надо повесить. Правда, повесить не на чем, ну, пулю в лоб! Однако торопиться не надо, нужно только следить за ними, чтобы не удрали. Внутренний голос говорил, что это – несчастье. Просто малоопытные проводники заблудились. Они трусили и метались в разные стороны, стремясь найти «дорогу» и воду…

Безнадежно. Уже три часа дня. Шли около десяти часов по раскаленной пустыне без воды, без дорог. Проводники или заблудились, или водят со злым умыслом…

– Бачь, хлопцы, ей-богу деревня!

– Ура! Должно быть, деревня или ханская усадьба!

– Ходу, хлопцы, ходу!

Больно ударяют тяжелыми горячими сапогами по ребрам измученных коней, понукают их… Куда?

Узкой полоской в мигающем воздухе, как через сеточку на горизонте, чуть-чуть поднявшись над землею, длинной полосой тянутся деревья, сады, целый лес, а рядом с ним огромное блюдо стальной застывшей воды… Или деревья прямо на воде?! Уже пора ей быть, этой воде и деревьям, но ничего нет…