К зиме шестнадцатого года общественные организации обслуживали все многообразные стороны жизни войск. От самого глубокого тыла, от Энзели, до передовых позиций и в ширину фронта от Сенне до Кума, и за Кум, мы раскинули сотни наших учреждений, поддерживая живую связь на этих огромных расстояниях автомобилями, конными, колесными и вьючными транспортами. У нас были госпиталя, амбулатории, аптеки, лаборатории, склады продуктовые, хозяйственные и медицинские, зуболечебные кабинеты, прививочные отряды, всевозможные мастерские, гаражи, бани, прачечные, хлебопекарни, питательные пункты, столовые, ночлежки и общежития, чайные, фельдшерские пункты, дезинфекционные отряды, обозы и транспорты. Всего не перечислить. Войска ценили работу общественных организаций и любили их. Командир корпуса неоднократно отмечал работу их в приказах[41]
и награждал руководителей и сотрудников орденами. Вот выдержки из приказа генерала Баратова отдельному Кавказскому Кавалерийскому корпусу № 33 от 8 февраля 1918 г.– Одновременно с нашим корпусом войсковым, пришел в Персию и работал на нашем фронте и с нами заодно, не покладая рук, и другой самоотверженный корпус Всероссийских общественных организаций – Красного Креста, Земского и Городского союзов, причем 25-й врачебно-питательный отряд Всероссийского земского союза всегда особенно горячо и отзывчиво шел навстречу всем моим требованиям, желаниям и нуждам войск корпуса, в святом деле помощи нашим раненым и больным воинам…
– Я до конца моей жизни всегда буду с любовью вспоминать, как перед началом каждой боевой операции никто из врачей, сестер и санитаров не хотел оставаться для работы в тылу, а все стремились в летучие отряды, как можно ближе к бою и опасностям, как можно ближе к нашим передовым бойцам; особенно рвались вперед наши самоотверженные сестрицы. Достойно особого внимания и признательности всех войск и чинов корпуса то обстоятельство, что этот прекрасный земский отряд умудрялся протягивать сеть своих учреждений и питательных пунктов на всю ширину и глубину расположения и движения войск корпуса, превосходящую все установленные обычные до сего времени нормы: от Энзели почти до самого Багдада. Отдельные летучки, перевязочные пункты, транспорты этого отряда неоднократно работали под действительным не только артиллерийским, но и ружейным огнем. Целый ряд раненых и погибших смертью славных на поле брани чинов отряда ярко свидетельствует о самоотверженном духе всего персонала славного Земского союза. Вечная память погибшим за родину труженикам! Честь и слава всем живым! Расставаясь в настоящее время со всеми светло-боевыми сотрудниками 25-го врачебно-питательного отряда Всероссийского земского союза, вследствие его расформирования, прошу всех земцев… принять от меня и от лица всех вверенных мне войск, нашего доблестного, родного корпуса великое, сердечное, русское спасибо, за самоотверженную работу на нашем многострадальном персидском фронте.
Глава двенадцатая
ШОФЕР БЕЛЯНЧИКОВ
В самом начале шестнадцатого года наш гараж в Казвине разместился в церковной ограде походной корпусной церкви. Другого помещения найти не удавалось. Начальник гарнизона и заведующий расквартированием после долгих уговоров наконец согласились, чтобы автомобили поставили во дворе, а шоферы и канцелярия разместились в трех комнатах, смежных с церковью. Шоферы почти все были меннониты – скромные, трезвые и трудолюбивые. Автомобили привозили раненых и больных из Кума, Султан-Булаха, и наша работа уже начала пользоваться доброй славой.
Я только что приехал с передовых позиций и, сидя в одной из комнат гаража, занимался. В углу комнаты, где стояли походные койки, несколько шоферов вели оживленный разговор. Я услыхал громкий раскатистый смех. Посмотрел и увидел силуэты шоферов. Один рассказывал что-то особенно интересное и после каждой фразы заливался живым заразительным смехом. Я был утомлен, счета мои не сходились, нервничал. Я резко заметил:
– Прошу потише, мешаете заниматься, да к тому же рядом за дверью церковь.
Смех прекратился, и все замолчали. Мне стало сразу неловко. Зачем я так резко оборвал его? Я подошел к группе и возможно мягко объяснил мое поведение.
– Как ваша фамилия? – спросил я шофера, который так замечательно смеялся.
– Белянчиков. Извините, что я Вам помешал. – И, очень смущенный, он скомкал еще что-то, что хотел сказать.
С тех пор прошло семь лет. Мы много пережили вместе с Иваном Савельевичем Белянчиковым на Персидском фронте. Он стал мне близким, одним из самых близких на свете людей. Промчались бурные годы Гражданской войны; я оторвался от России и видел за все эти семь лет много разных разностей: и вещей и людей. Промелькнули портреты сотен и сотен людей, но неизменно благороден и целостен предо мною образ этого рабочего, борца, философа и замечательной души человека. Потом уже, когда мы сдружились, мы часто вспоминали с И.С. сцену нашего первого знакомства в доме корпусной церкви.