Казаки в Персии 1909-1918

...В глаза бросилась фигура, осанка и одежда одного молодого сотника, с усами вверх. Несмотря на лютый холод и снег, офицер одет был в тонкую «дачковую» черкеску верблюжьего цвета («дачка» — черкеска кавказского сукна. — П. С. /К/.). На голове небольшая черная каракулевая папаха. Он в суконных ноговицах, в мягких чевяках и в кожаных горских галошах (резиновые галоши в строю запрещены). На затянутой «в рюмочку» талии красовался отличный кинжал с рукояткой слоновой кости. В длинной кобуре желтой кожи висел револьвер. Легкая кавказская шашка, с«клинами», отделана кавказским галуном. Через левое плечо перекинута тонкой работы узкая тесьма. Одет он был так, словно собрался на бал. Я его вижу впервые, и понял, что это должен быть тот сотник Коля Бабиев, о котором я так много слышал, будучи еще юнкером.

...Со стаканом чая у Лабинцев нашелся и коньяк, как и тушеная баранина. Мы, молодежь, — далеко «на левом фланге» в очень неуютной курдинской хане-норе. Сотник Бабиев, несмотря на то что был командиром сотни, — он не сел со старшими офицерами, а был среди нас, многочисленных хорунжих обоих полков. Он не стоял на одном месте, распоряжался столом, «цукал» всех денщиков своего полка. На всех не хватало ни тарелок, ни вилок, ни ножей, ни чайных стаканов. Бабиев не унимался, сам бегал и тащил «что-то». Свою вилку передал кому-то из нас, а сам «штрикал» куски баранины «подкинжальным ножичком», как едят все наши горцы Кавказа. Мы в восторге от него, а Лабинцы, называя его «Коля», уж не раз повторяют ему:

— Да присядь ты, неугомонный... дай Кавказцам покой!

— А что же скажут дорогие гости, если мы их плохо угостим, — парирует он громко, и мы все весело смеемся»⁶⁸⁴.

Заваленная снегом, замороженная горная Турция. Позиционная война, поисковые разъезды, стычки с курдами. Добывание из-под снега фуража для лошадей: текинцев и дончаков, азиатов и кабардинцев. Собственность казаков, за которых они готовы были драться зубами, погибала на глазах у всех, и выхода не было... О своей дивной скаковой кобылице Николай Бабиев писал стихи, как писал он изредка и статьи-рассказы о боевой жизни, посвящая их «Мамусе-Атаманше», жене Наказного Атамана Кубанского Войска Софии Иосифовне Бабыч.

^_fegs

Одну из боевых песен Лабинцы пели на его стихи:

Слава третьей лихой сотне,

Слава зассовцам лихим,

Командиру удалому,

Офицерам молодым!⁶⁸⁵

Долгими и мрачными зимними вечерами в каменной норе-хижине вызывали молодые офицеры своих сотенных песельников и пели с ними, танцевали лезгинку — с гиком, с дикими выкриками, чтобы забыть, рассеяться, отогнать от себя нудную, тусклую фронтовую жизнь. Ф. Елисеев называл Бабиева Хаджи-Муратом, в честь знаменитого соратника имама Шамиля, что очень льстило тому. Он мягко улыбался своими серыми глазами в гордо торчащие вверх усы, приложив ладонь правой руки вначале к сердцу, а потом ко лбу, и, потупив по-восточному глаза, произносил: «Чох саул» (очень благодарен).

25 марта Лабинцы бросались в атаку на партию противника, имеющую свыше 250 человек, и, изрубив 50, остальных обратили в бегство. В атаке участвовали только два взвода сотни Бабиева и один взвод 4-й сотни подъесаула Подпорина — всего до 70 шашек⁶⁸⁶.

Ванская операция. Из журнала боевых действий 1-го Лабинского полка: «9 июня 1915 года. ...1-я, 3-я, 4-я и 5-я сотни со знаменем, при 3-х пулеметах, под начальством вр. командующего полком Войскового Старшины Абашкина, выступила в направлении на с. Ахмат... обстреляны конными курдами. Подходя к высотам, обстреляны точечным огнем турецкой пехоты из окопов. Головная сотня спешилась и вступила с противником в стрелковый бой. Местность, пересеченная глубокими оврагами с обрывистыми берегами, сильно затрудняла движение. На переход только одного оврага конница употребила около трех с половиной часов. Часть конницы противника заняла высоту 7269. В 1 час дня наши пулеметы и цепи заставили противника очистить высоту и сейчас же заняли ее. 3-я сотня Подъесаула Бабиева, парализовав обход конницы неприятеля, ловким маневром подошла к противнику и произвела атаку, изрубив до 50 башибузуков, и таким образом очистила наш фланг и тыл...»⁶⁸⁷

Когда Бабиев шел впереди своей сотни на отличной лошади с белым прибором к седлу — это был целый спектакль. Он весело пел песни с казаками, сам запевал и сам управлял плетью хором своих сотенных песельников. Остро пищала зурна, гудел бубен. Бабиев, извиваясь в седле, словно хотел еще больше, еще сильнее выплеснуть свою энергию и молодечество. Шум был неимоверный. После стро-того «внушения» полковника Рафаловича «о соблюдении тишины в военных условиях» Николай смущенно говорил друзьям-офицерам: «Да-а... старый хрыч... все турок боится». Старый офицер, бывший Кавказец, переведенный в 1-й Лабинский полк «для уравнения», есаул Суржиков так отзывался на вопрос о Коле: «Бабиев? Никчемный офицер... ему нельзя сотню поручить, даже на проездку. Пошлешь с сотней, так он обязательно сделает джигитовку... смотришь — казак разбился или один-два коня захромали. Никчемный офицер...»⁶⁸⁸