Казан

В эту долгую зиму Казан делил своё время между избушкой Иоанны и логовищем Серой волчицы.

Затем наступила весна, и с нею пришла Великая перемена.

Глава VIII Великая перемена

Скалы, горки и долины уже стали согреваться солнцем. Почки на тополях готовы были распуститься. Запах от можжевельника и от сосновой хвои становился гуще с каждым днём, и повсюду, во всех этих диких местах, в лесах и по долине, слышался весёлый рокот весенних потоков, искавших свой путь к Гудзонову заливу. В этом великом заливе слышались гром и треск ледяных громад, точно от пушечных выстрелов раскалывавшихся в раннем ледоходе и сгромоздившихся у выхода в Северный Ледовитый океан, и это было причиной того, что, несмотря на апрель, всё-таки иногда с той стороны дул резкий, случайный зимний ветер.

Казан нашёл для себя надёжное убежище от ветра. Ни малейшее дуновение не проникало в согретое солнцем местечко, которое выбрал для себя этот полуволк, полусобака. Он чувствовал себя здесь гораздо спокойнее, чем за все эти шесть месяцев ужасной зимы, долго спал и видал сны.

Серая волчица лежала рядом с ним, прямо на животе, протянув вперёд лапы, с вечно бодрыми зрением и обонянием, чтобы в любую минуту различить в воздухе запах человека. А запах человека действительно носился в тёплом весеннем воздухе, как и запах от можжевельника и от сосновой хвои. Она с беспокойством поглядывала на Казана, когда он спал, и иногда не отрывала от него глаз. Серая спина её ощетинивалась всякий раз, как он видел во сне что-нибудь такое, от чего начинали шевелиться волосы и у него на затылке. Она начинала слегка подвывать, когда он оттягивал назад губы и обнажал белые длинные клыки. Но в большинстве случаев Казан лежал спокойно, иногда вытягивая ноги, подёргивая плечами и раскрывая пасть, что обыкновенно всегда бывает с собаками, когда они видят сны; и всякий раз он видел во сне, что в дверях избушки на равнине показывалась голубоглазая женщина в наброшенной на плечи шали, держала в руках чашку и звала его к себе: «Казан, Казан, Казан!»

Этот голос доносился до самой вершины Солнечной Скалы, и Серая волчица настораживала уши. Казан вздрагивал и в следующий за тем момент пробуждался и вскакивал на ноги. Он подбегал к самому краю обрыва, нюхал воздух и вглядывался в долину, расстилавшуюся у него под ногами.

С долины снова доносился до него женский голос, и Казан взбегал на скалу и скулил. Серая волчица тоже подходила к нему и клала ему свою морду на плечо. Теперь уж она понимала, что мог означать этот голос. Днём и ночью она боялась его даже больше, чем запаха и звуков от других людей.

С тех пор, как она рассталась со стаей волков и отдала всю свою жизнь Казану, этот голос стал для неё самым злейшим врагом, и она возненавидела его. Ибо он отнимал у неё Казана. И откуда бы он ни исходил, Казан всюду за ним следовал.

Ночь за ночью он похищал у неё её друга и заставлял её бродить одну под звёздами и луной, верную ему в своём одиночестве и ни единого раза не отозвавшуюся на призывы её диких братьев и сестёр, доносившиеся до неё из лесов и из глубины долины. Обыкновенно она ворчала на этот голос и, чтобы показать своё нерасположение к нему, слегка кусала Казана. Но в этот день, когда голос раздался в третий раз, она забилась глубоко в расщелину между двумя скалами, и Казан мог видеть только сверкавшие злобой её глаза.

Казан нервно побежал по протоптанной ими тропинке на самую вершину Солнечной Скалы и остановился в нерешительности. Весь день вчера и сегодня он испытывал беспокойство и угнетение. Что-то, казалось, висело в воздухе, что задевало его за живое, и это что-то он не видел, не слышал и даже не обонял, но мог чувствовать отлично. Он возвратился к расщелине между скал и стал нюхать, повернувшись в сторону Серой волчицы. Обыкновенно она повизгиваниями звала его к себе. Но теперь её ответом было то, что она подняла кверху губы и оскалила белые клыки.

В четвёртый раз долетел до них голос, и так ясно, отчётливо, и она у себя в темноте между двумя скалами с яростью схватила зубами что-то невидимое. Казан опять пошёл по тропинке и опять остановился в нерешительности. Затем стал спускаться вниз. Это была узенькая, извилистая тропинка, протоптанная лапками и когтями взбиравшихся на Солнечную Скалу животных.

Сойдя до полугоры, Казан более уже не сомневался и со всех ног побежал к избушке. Благодаря не умиравшему в нём инстинкту дикого зверя он всегда приближался к ней с осторожностью. Он никогда не предупреждал о себе, и в первую минуту Иоанна удивилась, когда, оторвав глаза от ребёнка, вдруг увидела в открытой двери голову и плечи Казана. Ребёнок запрыгал и захлопал в ладоши от удовольствия и затем с лепетом протянул руки к Казану. Иоанна тоже протянула к нему руку.

– Казан! – крикнула она ласково. – Иди сюда, Казан!