И Серая Волчица, и Казан чувствовали бы себя совершенно иначе, если бы в своё время в их жизнь не вторглась рысь, лишив их родительских радостей после происшествия на Солнечной Скале. Они вспомнили лунную ночь, когда рысь ослепила Серую волчицу и загрызла её щенят, точно это было только вчера. И теперь, чувствуя около себя своего мягкого, маленького детёныша, старавшегося подобраться к ней ещё ближе, Серая волчица сквозь слепоту видела трагическую картину той ночи ещё живее, чем когда-либо, и вздрагивала при малейшем звуке, готовая броситься на своего невидимого врага и растерзать всякого, кто был не Казаном. И Казан, с своей стороны, ни на минуту не переставал следить за каждым долетавшим до него малейшим звуком и был настороже. Он не доверял двигавшимся теням. Малейший треск ветки уже заставлял его оскаливать зубы. Чуть только лёгкий ветерок доносил до него какой-нибудь незнакомый запах, как он тотчас же угрожающе обнажал клыки. Воспоминание о Солнечной Скале, о смерти их первых щенят и о слепоте Серой волчицы родило в нём какой-то новый инстинкт. Ни на одну секунду он не покидал своего поста. С такой же уверенностью, как люди ожидают, что солнце всё-таки взойдёт, ждал и он, что рано или поздно к ним приползёт из лесу их смертельный враг. Ведь приползла же тогда рысь! Ведь принесла же она с собой слепоту! Итак, день и ночь он ожидал, что к ним пожалует снова рысь. И горе тому созданию, которое осмелилось бы подойти к валежнику в эти первые дни материнства Серой волчицы!
Но мир уже распростёр над болотом свои крылья, полные солнечной ласки и изобилия. Никто не вторгался, если не считать шумных лягушек, большеглазых соек, болтливых воробьёв и полевых мышей да горностаев, если их только можно было назвать врагами. С первых же дней Казан почасту стал входить в логовище под валежником, и хотя всякий раз тщательно обшаривал Серую волчицу носом, но никак не мог обнаружить около неё более одного щенка. Дальше на западе индейцы-собачники назвали бы этого щенка Бари по двум основаниям: потому что у него вовсе не было братьев и сестёр и потому что он был помесью собаки с волчицей. Это был гладенький, весёлый с первой минуты своего появления на свет щеночек. Он развивался с быстротой волчонка, а не так медленно, как развиваются щенки у собак. Целых три дня он не отрывался от матери, всё время сосал её, когда чувствовал голод, подолгу спал и беспрестанно охорашивался и обмывался языком преданной Серой волчицы. С четвёртого дня он стал проявлять инициативу и с каждым часом становился всё любознательнее. Он разыскал морду матери, с невероятными усилиями переползал через её лапы и однажды совсем растерялся и попросил помощи, когда ему пришлось скатиться дюймов на пятнадцать с её тела вниз. А ещё некоторое время спустя он уже стал понимать, что Казан – это часть его матери, и дней через десять уже подполз к нему, примостился у него между передними лапами и заснул. Казана это удивило. Тогда и сама Серая волчица положила свою голову ему на передние лапы, глубоко вздохнула и, коснувшись носом детёныша, тоже в безграничном довольстве задремала. Целый час Казан не пошевельнулся.
На десятый день Бари уже находил большое удовольствие в возне с кусочком шкурки от кролика. А потом для него настали целые открытия: он увидел свет, а затем и солнце. Солнце в это время находилось на такой послеполуденной высоте, что целиком могло быть видно через отверстие логова. В первую минуту Бари в удивлении уставился на его золотой круг. Затем ему захотелось поиграть с ним так, как он играл с кроличьей шкуркой. И с этой поры он с каждым днём стал всё ближе и ближе подходить к отверстию, через которое Казан перелезал изнутри в громадное светлое пространство. В конце концов настало время, когда он добрался-таки до самого отверстия и лёг около него, мигая глазами и испытывая страх перед всем, что ему пришлось увидеть. И Серая волчица теперь уже не оттаскивала его назад, но стала выползать на солнышко и сама звать к себе и его. Это было за три дня перед тем, как глаза его окончательно окрепли и он мог смело следовать за матерью. Очень скоро после этого Бари полюбил солнце, и тепло, и радость жизни и стал бояться мрака и глубины пещеры, в которой родился.