Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти

Приведем объяснения Ф. П. Гурьева, данные обер-прокурору Сената графу Салтыкову. «Милостивый государь! Все старания мои и усердие было показать в дворянском собрании на нынешнее трехлетие мою беспристрастность, и не уклоняясь ни мало от законов и Высочайшего Учреждения, я совершил его. Казалось бы, дворянскому собранию оставалось только чувствовать удовольствие, видя, что достойные люди утверждены, и никак не принимать в оскорбление, если на кого мое утверждение не могло быть. Не я их не утверждал; но законы не дали им права быть утвержденными… Имея строгое предписание от господина министра внутренних дел сего года от января за № 72, мною полученное, о недопущении к выборам невнесенных в Дворянскую родословную книгу, которое в копии от меня было препровождено Дворянскому собранию… Господина губернского предводителя убеждал, чтобы в исправлении земских судов выбор был на людей совершенно опытных по службе, и не замеченных никак в пороках. В десятилетнее правление покойного губернатора Мансурова, сколько было грабежей и убийств, но открыто очень мало. Послабление исправников давало защиту виновным и от того всякое почти убийство предавалось суду и воле Божьей. В моих замечаниях, представленных при доне сении Правительствующему сенату изволите усмотреть, имел ли я право согласиться на утверждение дворянством избранных, замеченных по суду в послаблении и попущении к виновным по следствиям оказавшихся в пьянстве, буйстве, лихоимстве и дерзостных поступках. Какой пример для вверенного ему уезда, и может ли под начальством такового, быть спокоен разноплеменной народ, населяющий уезды отдаленных губерний? Основываясь на сем рассуждении, я семерых не мог согласиться утвердить, в том числе уездного судью Палицына, которого нетрезвая жизнь и предосудительные поступки также отклонили меня на его утверждение»[315]. Должностное письмо завершалось просьбой: «При слушании дела в Правительствующем Сенате, если Вы изволите меня найти совершенно правым, то поставьте на вид циркулярно губерниям мою справедливость, и чтобы Дворянское собрание при своих отступлениях от правил, дворянству в Высочайшем Учреждении изложенных, не могло и впредь делать свои несправедливые жалобы на Начальника Губернии и укорять его в оскорблении той деятельности, которую он удостоен, управляя Высочайшим соизволением вверенною ему Губернией». В заключение Ф. П. Гурьев выражал сожаление, что «лучшее Дворянство» при выборах не присутствовало. К ним он относил тайного советника Федора Федоровича Желтухина, генерал-майора Энгельгардта и Николая Михайловича Пушкина. По его убеждению, они отговорили бы губернского предводителя надворного советника Киселева от подачи жалобы. К сожалению, Сенат и министерства никак не отреагировали на этот тревожный сигнал о создавшемся в Казани «двоевластии».

Суть конфликта заключалась в стремлении начальника губернии на обозначившиеся вакансии назначать чиновников от правительства, а это воспринималось дворянством как ущемление их корпоративных прав. Думается, вице-губернатор намеренно стремился заполнить вакансии коронными чиновниками, чтобы осуществить прорыв в организации «тишины и порядка» в губернии, пока часть казанского дворянства находилась в ополчении и не вернулась с театра военных действий. Так или иначе, своими посягательствами на выборные дела дворян он себя им противопоставил. Все эти активные действия Ф. П. Гурьева можно объяснить желанием утвердиться на посту казанского гражданского губернатора, исполняя свой долг перед государем. Но Сенат принял сторону предводителя дворянства. 5 августа 1815 г. было вынесено строгое замечание казанскому вице-губернатору «за нанесение губернскому предводителю неудовольствия по выборам», что значительно усилило оппозиционные настроения местного дворянства, стимулируя дальнейшее развитие противоборства.