Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти

С появлением Соймонова в карьере Нилова началась черная полоса. В ноябре 1822 г. ему был вынесен строгий выговор Сената с подтверждением Министерства юстиции по делу помещика Есипова[459]. Первое дело на бывшего тетюшского земского исправника губернского секретаря Александра Есипова было заведено еще при губернаторе Мансурове в 1813 г. Оно касалось его служебных злоупотреблений, а также аморального образа жизни (по жалобе крестьян села Колунец[460]). Второе дело было заведено в 1816 г. по жалобе крестьян села Каинки «о насильственных поступках Есипова с крестьянскими женами». В жалобе сообщалось, что «в целом селе девок даже до 10 лет не осталось не обесчещенных…». Еще при губернаторе Толстом по решению палаты уголовного суда имение Есипова было взято под опекунское управление[461]. Во время сенаторской ревизии обстоятельства поведения казанского помещика стали известны императору. Он повелел Есипова предать суду, «дабы в обстоятельствах, столь отвратительных и с чувствами человечества столь не сообразных, ничего не осталось покрытию неизвестностью»[462]. Несмотря на запрет появляться в бывшем имении, подследственный находил разные способы третировать и физически расправляться со своими крестьянами. Новая жалоба крепостных в Сенат вновь приковала внимание к этому делу. Теперь все претензии были обращены уже к губернскому правлению во главе с губернатором. Министр внутренних дел специальным предписанием ввиду «Высочайшего повеления», уведомил Нилова о «поступлении данного следствия в судную инстанцию», дабы «иметь безостановочное течение». Социальная девиация поведения казанского помещика оказалась под особым контролем.

Этим поворотом событий воспользовался губернский прокурор Федор Пантелеевич Печерин. Его служебные отношения с губернатором приобрели враждебность в ходе расследования дел канцеляриста М. Иванова. Бывший казанский прокурор Кисловский (ранее упомянутый обер-прокурор Сената Пещуров доводился ему племянником) был уволен по обвинению в получении взяток[463] и вскоре умер. Взгляды заменившего его прокурора Печерина на расстановку сил в губернии, по-видимому, не совпадали с планами губернатора. Во всяком случае, по делу М. Иванова его позиция значительно отличалась от намерений губернатора. Само это дело стало камертоном, определявшим сторонников и противников губернатора. Доносы губернского прокурора с критикой инициатив Нилова стали усложнять ход дела, а значит, и их взаимоотношения[464]. Встречно по донесению казанского гражданского губернатора вскрылось получение взятки прокурором. Нилов направил министру юстиции рапорт казанской полиции (занесенный в журнал губернского правления), в котором содержалось свидетельство тещи известного Иванова унтер-офицерской жены Феклы Красовской, за освобождение из-под стражи своей дочери поднесшей губернскому прокурору деньгами 300 рублей и голову сахара[465].

У Печерина появилась возможность расквитаться с губернатором за это обвинение. Дело Есипова вот уже два года усилиями уездного предводителя дворянства Крылосова (находящегося в родстве с подсудимым Есиповым) топталось на месте. Рапорт за рапортом прокурор Печерин сообщал министру юстиции о «медлительности» губернского правления[466]. В результате Сенат объявил выговор губернскому правлению «за медленность в слушании предложений губернского прокурора…». Решение Сената было поддержано Комитетом министров на заседании от 24 октября 1825 г.[467] С формальной точки зрения действия прокурора соответствовали служебным предписаниям, но если учесть сложившееся противостояние чиновников и «партии дворян», его позиция становится очевидной. Он не стал сторонником губернатора, скорее, наоборот. Но если бы их должностные отношения складывались иначе, возможно, дело помещика Есипова не получило бы столь шумной огласки и не закончилось бы для губернатора выговором…