Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти

Начальник губернии, облеченный должностными полномочиями, желал без излишних формальностей и бумажной волокиты оперативными прямыми переговорами с городскими выборными сословными представителями скорейшим образом, заручившись их согласием, решить, наконец, проблемы местной полиции. Облеченные властью представители дворянства эту инициативу стали направлять против него же, внося сумятицу и манипулируя общественным сознанием. По губернии поползли слухи, и, хотя по новому раскладу полицейского налога пришлось бы платить меньше и без «поставки натурою», полезное начинание стало разрушаться уже в зародыше. Анализ происходящего подтолкнул Нилова к написанию письма своему непосредственному начальнику и должностному покровителю министру внутренних дел: «Сей неожиданный случай заставил меня вникнуть в ближайшее всех по сему предмету обстоятельство соображение, по коему неоспоримая очевидность доказала мне, что все сие несоглашения есть следствие постороннего внушения, основанного на бывшем прежде сего давнишнем успехе. Некоторое, весьма малозначительное число людей, которые под видом, так сказать, благонамеренности и благочестия увеличивают раздоры, поддерживают и покровительствуют клевете, чрез то оглашая всю вообще губернию утопающую яко бы в беспорядках и совершенном расстройстве, основывают мнимое свое к оной доброжелательство. Главная цель не соглашения состояла по видимым обстоятельствам в том, чтобы, во-первых, отклонением воспрепятствовать местному начальству в исполнении столь общеполезного учреждения; во-вторых, усилием некоторых, по бывшему до селе здесь обыкновению, под предлогом общего Дворянского собрания участвовать в распоряжениях, единственно местному начальству законами представленных, и чрез то открыть себе путь к произвольному на все влиянию»[448]. Писалось это письмо, по-видимому, в надежде на поддержку, на понимание происходящего, с осознанием «невыгодности мнения» со стороны дворян.

Активная, напористая натура Нилова не видела компромисса в этой схватке за власть. В залоге оказалась вся его карьера. В донесениях В. П. Кочубею он сумел вскрыть пагубность альянса Тенишева и Киселева, доказать их «подозрительную связь» с осужденным Михаилом Ивановым. Он использовал для этого те же методы, что и его противники. К примеру, Нилов отыскал и представил уязвимые и компрометирующие моменты репутации Киселева — десятилетней давности пропавшие деньги на строительство больницы, исчезнувшие рекрутские складочные деньги, нахождение под судом по подозрению во взятках, отдачу чужих людей в рекруты[449]. С Тенишевым тягаться было сложнее, слишком уж велики были его возможности. Когда же стало очевидно, что возглавляемая им комиссия не справляется с возложенными на нее обязанностями, а финансовое бремя по ее содержанию стало отягощать как местных дворян, так и правительство, лишь тогда аргументированное мнение губернатора о ее ликвидации возымело действие.

В вязком деле отставного канцеляриста М. Иванова губернатор нашел способ его разрешения. Он не стал возвращаться к старым запутанным делам, а в свете недавнего циркулярного предписания Министерства внутренних дел гражданским губернаторам «О некоторых правилах в отношении крестьян помещичьих»[450] обвинил Иванова в возмущении рабочих казанской суконной фабрики. Он проходил по делу о «буйствах мастеровых» гвардии прапорщика Осокина[451]. Иванова вновь арестовали и передали палате уголовного суда, где его ожидали его же прежние дела. Это расследование с самого начала оказалось непростым и многослойным. Если будет доказана лживость показаний Иванова, под сомнение подпадают следственные материалы Кушникова и Санти. Ведение дела усугуб лялось и наличием третьей силы — оппозиционно настроенной группы дворян. Те, кто подготовил сценарий увольнения Толстого, продолжали состязаться с новым губернатором, разыгрывая все ту же карту в лице Иванова. Нилову предстояло разорвать эти сомнительные связи.