Каждая сыгранная нота

Карина объявляет, что ужин ждет. Из своей комнаты выходит Ричард, на пороге столовой материализуется Грейс. Она неловко топчется, словно пугливый, готовый сорваться с места зайчишка. Карина зовет ее в кухню. Оставшись в столовой один, Ричард садится во главе стола, где сидел во время праздничных и званых ужинов на протяжении тринадцати лет, но место это кажется ему не знакомым, а чужим, нервирующим, неправильным. Столовая выглядит по-прежнему — тот же самый дубовый стол и стулья в чехлах оттенка слоновой кости, та же хрустальная люстра, те же серебро и фарфор, та же абстрактная картина в мятных и медных тонах, написанная маслом. Всё как всегда.

Вот только Ричард не мог измениться сильнее… Теперь он бывший муж, больной с БАС, завершивший карьеру концертирующий пианист. На этом стуле сидит чужак, непрошеный гость, статист, взявшийся за главную роль. По польской традиции Карина оставила за столом место для случайного путника, заблудившегося в ночи и проголодавшегося. Ричард встает и пересаживается. Сюда. Это место ему больше подходит.

Карина и Грейс снуют между кухней и столовой, таская тарелки, большие плоские блюда, миски и сервировочные ложки, пока Ричард сидит и наблюдает за ними, точно лишившийся власти король. Стол заполняется красками, ароматами и воспоминаниями. Борщ — свекольный суп ярко-красного цвета с терпким вкусом. Ушки — маленькие пельмешки с начинкой из обжаренных лесных грибов. Вареники, тушеная квашеная капуста, сельдь в сметане. Всего двенадцать блюд. Настоящее пиршество.

Вернувшись из последнего похода в кухню, Карина медлит, молча отмечая, что Ричард пересел, и со звяканьем ставит ванильный молочный коктейль на середину его тарелки. Садится, быстро произносит молитву, благословляя всех на грядущий год, затем отламывает кусочек хлеба от буханки вместо традиционного оплатка и передает буханку Грейс. Та хлеб отцу не предлагает. Карина с Грейс приступают к роскошной трапезе, а Ричард тем временем цедит свой коктейль.

Хотя Ричард все еще в состоянии принимать кое-какую мягкую пищу, например картофельное пюре и макароны с сыром, и, без сомнения, справился бы с сегодняшним супом и пельмешками, саму процедуру кормления он вынести не может. Уже пробовал с разными помощниками, терпел все эти их танцы с бубном. Сидел в слюнявчике и широко открывал ротик. Чувствовал себя при этом беспомощным, ни на что не годным, впавшим в детство. Быстро пресек это дело, пожертвовав милыми сердцу ароматами и привычной консистенцией, а также любимыми блюдами, требующими использования приборов, ради довольно ограниченного меню, состоящего из жиденьких супчиков, смузи и коктейлей. Он и так теряет контроль над своими мышцами, своей независимостью, своей жизнью. Пока в силах, будет кормить себя сам.

Вот он и посасывает свой ванильный коктейль, наблюдая за тем, как Грейс с Кариной уминают на его глазах праздничный ужин, и злясь оттого, что бывшая жена не подумала предложить ему свекольный суп в стакане с трубочкой. Ричард слишком уперт, слишком, по-глупому, обидчив, чтобы просить. Вместо этого он настраивается на картинки и звуки их трапезы: звякают приборы о фарфор, шумно прихлебывает суп с ложки Карина, передаются из рук в руки дымящиеся миски, жует с открытым ртом Грейс. Весь этот чувственный опыт — каждая праздничная, запретная его частичка — внушает ему отвращение. Даже Бинг Кросби, поющий «White Christmas», воспринимается им как личное оскорбление.

Никто не разговаривает. Грейс, болтушка от природы, не произнесла ни единого слова. Молчание всегда было плащом, которым она прикрывала свою злость или страх. Девушка быстро орудует вилкой, подчищая тарелку так, будто соревнуется с кем-то наперегонки и уже нацелилась заполучить главный приз. Она управляется с трапезой раньше, чем Бинг Кросби допевает свою песню. Грейс отталкивается от стола, ставит свою суповую миску на тарелку и встает, собираясь пройти в кухню.

— Ну-ка стой! — командует Карина. — Тебе не разрешали вставать из-за стола.

— С чего вдруг? Я все доела.

— Ты не попробовала ни пряник, ни маковец.

— Я не хочу ни пряника, ни маковца.

Грейс обожает и пряник, и маковец. Как и Ричард.

— Ладно, тогда просто посиди с нами. Вигилия еще не закончилась.

Грейс уступает и остается на своем месте, но десерт на тарелку не кладет. Ричард замечает, что она украдкой бросает на него быстрые, мгновенные взгляды, как будто смотреть на него чуть дольше может быть опасно. Одно дело — читать о БАС в Интернете, чем, как он предполагает, она и занималась в своей комнате наверху последние два дня, и совсем другое — сидеть напротив него за столом, когда между ними только тарелка с пряниками и пара мерцающих свечей, видеть эту дрянь вживую, во плоти, поселившуюся в собственном отце.

— Как прошли экзамены? — интересуется Карина.

— Ужасно.

— Надо же, а что случилось?

— Мне было не до учебы, читала про БАС как заведенная.

Ричард с Кариной с ошарашенным видом поворачиваются друг к другу:

— Но откуда…