— Ты заявляешь мне, что папа снова с тобой съехался, но отказываешься объяснить, с какого перепугу. Я скинула эсэмэску Ханне Чу, написала, что все это очень странно, она мне и рассказала.
— Прости, милая…
— Получается, Ханна Чу и бог знает кто еще были в курсе того, что у отца БАС, а я ни сном ни духом. Как же я рада быть частью этой семьи, или как вы там это называете!
— Именно по этой причине мы и не хотели тебе ничего рассказывать до экзаменов.
— Это же не вдруг случилось. Почему молчали?
— Я сама узнала только недавно, — оправдывается Карина.
Она все знала уже в июле, если не раньше. Как всегда — переводит стрелки, как всегда — праведница, как всегда — невинная овечка. Ричарду хочется вцепиться в эту ложь, доказать обратное, в кои-то веки вывести Карину на чистую воду перед Грейс, но голос слишком плохо его слушается, он не успеет и слово вставить и потому спускает ситуацию на тормозах.
— А что ты? — спрашивает Грейс, впервые обращаясь к отцу. — Почему ты мне ничего об этом не сказал?
Диагноз ему поставили аккурат накануне прошлого Рождества. Ему не хотелось портить Грейс праздник своими мрачными новостями. Потом наступил период полного отрицания. Он не мог даже шепотом, в одиночестве своей квартиры, где никто не мог его услышать, произнести, что у него БАС, какое там проговорить эти три буквы вслух своему единственному ребенку. Ричард продолжил свои гастроли, делая вид, что все в порядке, и еще три месяца не признавался Тревору в своем диагнозе. В скором времени правая рука ослабла еще больше — это ставило под угрозу качество его исполнения, его репутацию, его жизнь, — и игры кончились. Но он все равно не объявил миру о своем диагнозе. Тревор решил на некоторое время выдать его болезнь за тендинит. Так что поначалу в сокрытии новостей от Грейс не было ничего личного.
А потом стало. Он боялся дать дочери очередной повод его оттолкнуть, боялся, что она может отдалиться настолько, что их отношения будет уже не восстановить. Он еще до БАС не представлял себе, как все исправить и возможно ли это вообще. Чего уж тут скрывать, ленился и думал, что у них все впереди. А теперь у него БАС, так что у них нет двадцати лет на психотерапию и ему не хватит жизни, чтобы все уладить, к тому же он до сих пор понятия не имеет, как выправить положение. Начал-то он неважно.
— Я пытался. Много раз. Тяжело это. У тебя была сессия, потом второй семестр твоего первого года в университете. Не хотел портить тебе это потрясающее время.
— Не волнуйся, не испортишь.
Преданная своей матери чуть ли не с самого рождения, Грейс всегда винила Ричарда в несчастьях Карины и в их разводе. Сейчас, когда дочь сидит напротив, скрестив руки на груди и сверкая взглядом, Ричард может разглядеть еще одну черту Грейс, появившуюся, вероятно, не один год назад и подпитывающую ее гнев. До этого момента он никогда не замечал, что Грейс испытывает боль от предательства.
Каждый раз, когда Ричард изменял Карине, он изменял и Грейс. Он прокручивает в голове этот тезис, тщательно разжевывая его, как новую пластинку жевательной резинки. Одно дело — пропустить субботний футбол Грейс, или воскресный ужин, или вручение диплома в школе, потому что у него концерт в Майами. И совсем другое — пропустить все эти события, потому что он предпочел задержаться в Майами с женщиной, чье имя он сейчас и не вспомнит. Бо́льшую часть своего детства Грейс провела без отца в доме, и энное количество дней и ночей он отсутствовал, как раз будучи занят своими многочисленными изменами. Так что в некотором смысле он изменял и Грейс.
Он смотрит на свою дочь, которая со своими широко расставленными зелеными глазами и волосами цвета кофе всегда была копией матери, и видит в этих зеленых глазах обиду, в волевом подбородке — вызов, в линии рта — готовность защищаться. Он видит в лице дочери самого себя, и у него щемит сердце. Ни он, ни она не получили того отца, которого хотели.
— А дальше что? — спрашивает Грейс.
Если не считать редких визитов в выходные или свободные от учебы дни, Грейс не приедет теперь домой до конца марта, и то если не отправится в Дейтона-Бич, или Ки-Уэст, или куда там еще ездят нынче студенты на весенние каникулы. Еще три месяца. За это время может произойти сколько угодно изменений к худшему, изменений, после которых ему могут потребоваться питательный зонд, БиПАП, кресло-коляска, устройство для отслеживания направления взгляда, чтобы общаться, трахеостомическая трубка и инвазивная вентиляция легких. Бог даст, хоть помереть не успеет.
— Не знаю.