Каждое мгновение!

— Попал, Сережа. Как по заказу — попал. — А сам подумал: «Мальчишка, все забыл на свете: «попал» — и рад…»

И сейчас лишь некоторое время Гапич медлил. Люди ждали армию, она пришла и сделала все, что могла, хотя, в сущности, не сделала ничего, — так думал он, видя через оптику начинавший гореть поселок. Он еще медлил и размышлял, наверное, потому, что не представлял себе, что на самом деле происходит в поселке. Тайфунный ветер не давал пламени выпрямиться во весь рост. Отсюда были видны только мерцающие вспышки, точно по поселку велась стрельба ракетами: возникнув, как небольшой взрыв, пламя стремительными оранжево-желтыми клубящимися буграми катилось дальше и дальше. И вроде бы пропадало. Затем возникало новое и тоже опадало, оставляя после себя крохотные — так казалось отсюда, издали — лохмотья огня и дыма.

Армия пришла, и теперь нужно было уводить ее, эту армию, иначе она погибнет. Но пути назад у нее не было. Единственный путь — навстречу тайфуну — вперед, в реку, в воду, здесь мелко, здесь не должно быть глубоко. Можно будет стоять на броне, если вода покроет танки по башни. И Гапич почти уже приказал сделать это. Но что-то не позволило ему продолжить приказ. И он остановил себя на словах:

— Я двадцатый, слушай мою команду.

Не взвод, не роту, и даже не полк представлял Гапич сейчас здесь. Он представлял здесь всю армию, как и этот поселок — Родину. Всю, целиком, без остатка — здесь сосредоточилось сейчас все — и Украина, и Кавказ, и Белоруссия, и этот край, и тот полигон, где они стреляли и водили по раздавленной пойме танки. Он так и думал, этими вот словами: армия… Родина. И еще думал, что здесь он не только военный и командир, а нечто большее, значительное, и над ним властвуют уже какие-то иные законы, не столько даже военные, вернее, более чем военные, — не мог он уйти, оставив за спиной этот поселок.

— Двадцатый, я «Буран», у меня горят дополнительные баки, — прозвучало как гром.

— Ты не сбросил их, «Буран»? — выкрикнул Гапич.

— Виноват…

— Ладно, потом разберемся! Вперед. В воду! В реку, «Буран»! С богом! Остальные — идем в поселок, «Буран», вперед, в воду! Останешься жив — привет нашим! Скажешь, иначе нельзя было. Как понял? Как понял, «Буран»?

— Понял, товарищ майор. Поймут. Пусть попробуют не понять!

«Буран» говорил открыто — слышала вся рота.

— Федька, Федька, впе-р-ред! Р-ребята, до связи! Р-ребята, до связи! Впер-ред, Федька, впере-ед!..

Они не виделись несколько десятков минут, расстались, не исчезая один из жизни другого, а казалось им обоим, что прошло очень много времени. И оба удивились, что в таком аду еще возможны какие-то человеческие связи и встречи.

— Товарищ Петраченков, — Гапич дотянулся рукой до края шлема. — Мы сделали все, что смогли… — Он кричал, но его было едва слышно. Здание конторы прикрывало от прямого ветра, но вокруг все ревело — и пламя, ветер, что-то с жутким пустым железным грохотом катилось по улице — может, это была кровля дома.

— Послушай, Гапич! — Петраченков тоже кричал натужно в самое лицо Гапичу, тыча рукой куда-то в сторону. — Послушайте, Гапич! Возьмите нашего мастера… там, в колодце, сидит его семья — жена и двое детей! Он только что сказал мне об этом!

— Может, там лучше?

— Не знаю. Я не знаю! Но их надо сюда. Только вы, ваши танки. Идите напрямик, огородами. Не жалейте ничего. Отвечать буду я, потом!

Гапич так и хотел сказать ему: «Что, надеетесь еще и отвечать?!» Но не сказал. Он уже сделал движение, чтобы отдать приказ, но Петраченков удержал его за плечо.

— И сломайте, сломайте этот чертов амбар! Все деревянное сломайте!

— Хорошо! Давайте вашего мастера…

Четырьмя пожарными насосами подавали воду на стены и крышу конторы и окружающие ее строения. Но струи из стволов тотчас превращались в пыль и пар. Долго сдерживать огонь они не могли. Да и люди, работавшие на насосах, валились от усталости.

В стороне горел бульдозер. Стальной, отполированный работой нож лежал перед ним, бессильно уткнувшись в голую обугленную землю.

Два танка — командирский, Гапича, и взводного, Петрова, развернув башни орудиями назад, пошли на горящие бревна. И за мгновение перед тем, как темная бревенчатая стена амбара — так назвал это сооружение Петраченков, надвинулась на Гапича, он увидел в отблесках пламени около одного из насосов своего пассажира, Коршака. «Вот черт! Живой!» — успел восхититься Гапич.

Танки уперлись в стену, взревели неслышными в общем гуле двигателями, роя гусеницами под собой землю, стена дрогнула, горящие бревна покатились по башням, по лобовой броне: скосилась и подалась в сторону шиферная крыша, затем ее подхватил ветер и понес над поселком, комкая и разрушая.

Настя

А через час тайфун кончился.

Сначала выпрямилось пламя. И все, что еще не догорело, но уже зажглось, теперь принялось гореть обычным высоким огнем. Небо посветлело, и оказалось, что по времени только-только начинается вечер.