Каждому свое

– Какова скромность – поправлять Овидия! – воскликнула мисс Уонноп. – И тем не менее вы говорите, что Овидий и Катулл были единственными истинными поэтами в Риме. А все потому, что они сентиментальны и пользуются такими словами как vastum… «Смешай поцелуи свои с горькой слезою любви!» Что это, если не сентиментальность?

– А ведь правильнее было бы «Слей поцелуи свои с горькой слезою любви», – предостерегающе произнес Титженс. – Tristibus et lacrimis oscula mixta dabis.

– Удавиться можно! – негодующе воскликнула девушка. – Если бы человек вроде вас умирал в канаве, я прошла бы мимо. Вы слишком черствы – даже для человека, научившегося латыни от немцев.

– Я ведь математик, – пояснил Титженс. – С филологией у меня неважно.

– Вот уж действительно, – язвительно заметила мисс Уонноп.

После затяжного молчания от ее черной фигуры вновь послышались слова:

– Вы перевели слово mixta как «слей», а не как «смешай». Судя по-всему, английский вы не в Кембридже изучали! Впрочем, всему остальному там тоже учат так себе, как говорил папа.

– А ваш отец, само собой, учился в Баллиоле, – подметил Титженс с легким раздражением и пренебрежением.

Но мисс Уонноп восприняла это как комплимент, ибо привыкла жить среди ученых из Баллиола.

А чуть погодя Титженс заметил, глядя на ее силуэт:

– Не знаю, заметили ли вы, но мы уже несколько минут едем практически строго на запад. А нам нужно двигаться на юго-восток с уклоном на юг. Полагаю, вы знаете эту дорогу…

– Каждый ее дюйм! – проговорила она. – Я много раз по ней ездила на мотоцикле с коляской, в которой сидела мама. Следующий перекресток называется «перекресток Деда». До него еще одиннадцать полных миль и одна четверть. Здесь дорога поворачивает в обратную сторону – все из-за Сассекских железных рудников, их здесь сотни, и она петляет между ними. В девятнадцатом веке город Рай торговал хмелем, пушками, чайниками и печными заслонками. Ограда вокруг собора Святого Павла сделана из сассекского железа.

– Конечно же я это знаю, – проговорил Титженс. – Я и сам из графства, где добывают железную руду… Почему же вы не разрешили мне отвезти вашу подругу на мотоцикле, раз он с коляской? Тогда мы бы добрались куда быстрее.

– Все дело в том, что три недели назад я разбила коляску, когда на огромной скорости – миль под сорок – влетела в указатель у Хогс-Корнер.

– Какой это был, вероятно, мощный удар! – заметил Титженс. – Мамы в коляске не было?

– Нет, – ответила девушка. – Я везла суфражистскую литературу. Всю коляску ей забила. Удар и впрямь был мощный. Разве вы не замечаете, что я до сих пор прихрамываю?

А через несколько минут она призналась:

– У меня нет ни малейшего представления о том, где мы находимся. Напрочь забыла, что надо следить за дорогой. И мне все равно… Хотя вон стоит указатель, давайте к нему подъедем…

Однако свет фонарей не доставал до надписей: фонари светили тускло, и видно было лишь землю. Густой туман наполнил воздух. Титженс передал поводья своей спутнице, спустился на землю, взял фонарь в руки и, пройдя один-два ярда вперед, принялся всматриваться в едва видимый указатель…

Девушка негромко вскрикнула, и этот крик пронзил его насквозь; копыта лошади неожиданно застучали, повозка покатилась вперед. Титженс поспешил следом; удивительно, но повозка совсем пропала из виду. А потом он в нее влетел: она была вся в тумане, краснела впереди еле заметно. Туман внезапно стал гораздо гуще. Он клубился вокруг фонаря, который Титженс прилаживал на место.

– Вы это нарочно? – спросил он девушку. – Или вы не можете лошадь удержать?

– Я не умею обращаться с лошадьми, – проговорила мисс Уонноп. – Я их боюсь. И мотоцикл водить не умею. Я все это выдумала, потому что знала, что вы признаетесь, что куда охотнее отвезли бы Герти в коляске, чем поехали бы на повозке со мной.

– Тогда, будьте так любезны, скажите, знакома ли вам вообще эта дорога? – спросил Титженс.

– Ни капельки! – невозмутимо сообщила она. – Никогда в жизни по ней не ездила. Нашла ее на карте перед тем, как мы отправились в путь, потому что мне до смерти надоела та дорога, которой мы приехали. От Рая до Тентердена ходит омнибус, который тянет одна лошадь, а от Тентердена до дядиного дома я множество раз ходила пешком…

– Вероятно, мы доберемся до дома лишь утром, – сказал Титженс. – Как вы на это смотрите? Лошадь, наверное, устала…

– О, бедняжка! – воскликнула она. – Мы-то с вами спокойно прокатаемся всю ночь… Но наш несчастный конь… Какая же я равнодушная – о нем-то я не подумала!

– Мы примерно в тринадцати милях от местечка под названием «Брид», в одиннадцати с четвертью милях от города, название которого я не смог прочитать, и в шести полных милях и трех четвертях от населенного пункта под названием вроде «Уддльмер», – объявил Титженс. – Это дорога на Уддльмер.