Каждому свое

– Откуда ты знаешь? – равнодушно спросила Сильвия. – Я то и дело принимаю от него приглашения на обед – мне выгодно с ним приятельствовать: он разбирается с моими делами, пока тебя нет… Но, само собой, он тебя ненавидит за то, что ты ушел в армию. Все мужчины, оставшиеся дома, терпеть не могут тех, кто ушел на фронт. А когда между ними появляется женщина, те, кто избежал армии, делают все, что в их силах, чтобы устранить соперников. А уж если они банкиры, то рычаги влияния у них находятся быстро…

– Да, наверное, – задумчиво проговорил Титженс. – Бесспорно…

Сильвия отпустила штору, краешек которой придерживала все это время, чтобы свет падал ей на лицо – как ей казалось, это придает ее словам убедительности. Наконец она набралась храбрости и всерьез решила сообщить супругу дурную весть. Она подошла к камину. Кристофер вновь повернулся на стуле, чтобы оказаться лицом к ней.

– Послушай, ведь во всем виновата эта чудовищная война, ведь так? Не будешь же ты с этим спорить?.. Я о том, что достойные, благородные мужчины вроде Брауни превратились в чудовищ!

– Да, наверное, – тупо проговорил Титженс. – Да, в точности так. Ты совершенно права. Все дело в неожиданном упадке героических настроений: когда он слишком силен, внезапно наступает спад и подчиняет все себе. Это объясняет, почему Брауни… все представители этого семейства… сделались чудовищами…

– К чему тогда твое упрямство? – спросила Сильвия. – Видит Бог, я могла бы вытащить тебя с фронта, поддержи ты меня в этом хоть немного!

– Спасибо, но я лучше еще повоюю… – сказал Титженс. – Как еще я заработаю на жизнь?..

– Так ты знаешь! – вскрикнула Сильвия. – Знаешь, что тебя не примут обратно на службу, когда поймут, что удалось от тебя избавиться…

– Это в их духе, – сказал Титженс, а затем продолжил свою мысль: – Когда мы отправимся на войну с Францией, – начал он.

Сильвия знала, что он машинально высказывает свое давнее убеждение, видимо думая совсем о другом. Наверняка все его мысли сейчас о юной Уонноп! О ее миниатюрной фигурке, о ее твидовых юбочках… Провинциальная копия ее самой, Сильвии Титженс… Вот только Сильвия не миниатюрна и не из провинции… Но слова Титженса больно хлестнули ее, словно плеть.

– Нам надо бы вести себя более достойно, – сказал он, – потому что скоро героизм улетучится. Нам… половине из нас… следовало бы постыдиться своих поступков. Тогда героический порыв не ослабнет.

Сильвия наконец прислушалась к его словам, оставив мысли о мисс Уонноп и отговорках Титженса, касающихся Макмастера, его книг и вечеров.

– Боже правый! – воскликнула она. – О чем ты?..

– О грядущей войне с Францией, – продолжил Титженс. – Ведь мы же их естественные враги. И нам придется добывать себе хлеб либо грабежом, либо порабощением.

– Нет! – вскричала Сильвия. – Так нельзя…

– Придется! – проговорил Титженс. – Таково условие нашего существования. Мы – перенаселенная северная страна, находящаяся на грани разорения, они – богатые южане, численность которых сокращается. К 1930 году нам придется сделать то же, что сделала Пруссия в 1914 году. И наши условия будут точно такими же, как у Пруссии. А именно… Как же это называется?..

– Но ты ведь франкофил!.. Тебя даже считают французским агентом… Это-то и вредит твоей карьере!

– О, правда? – равнодушно спросил Титженс, а потом добавил: – Да, пожалуй… – А потом вновь заговорил, уже живее и задумчивее: – Интересным зрелищем будет эта война… Не то что пьяная драка с участием недалеких людей…

– Мама с ума сойдет! – сказала Сильвия.

– Не сойдет, – сказал Титженс. – Напротив, воодушевится, если доживет… Наши герои не станут напиваться вином и распутствовать; наши негодяи не останутся дома, чтобы бить героев в спину. Наш министр ватерклозетов не станет удерживать два с половиной миллиона мужчин на плацдармах ради того, чтобы их жены проголосовали за него на выборах, – вот первое из страшных последствий того, что женщины получили право голоса! Когда французы удерживают Ирландию и выстраиваются сплошной линией от Бристоля до самой улицы Уайтхолл, министра нужно казнить еще до того, как он подпишет бумаги. А еще нужно проявить великодушие по отношению к нашим прусским союзникам и братьям… Наш кабинет министров не должен возненавидеть их сильнее, чем ненавидит французов за их экономность, логическую силу, образованность и безжалостную практичность. Почему-то по отношению к пруссакам мы способны поступать подло, когда нам это удобно…

– Ради бога, хватит! – резко оборвала его Сильвия. – Еще чуть-чуть, и я поверю, что ты говоришь правду. Говорю тебе, мама с ума сойдет. Ее лучшая подруга – графиня Тоннерская Шато-Эро…

– Что ж, а твои лучшие друзья – Мед… Мед… Австрийские офицеры, которым ты возишь шоколад и цветы. Они ведь заварили всю эту кашу… Мы вообще-то с ними воюем, тем не менее нельзя назвать тебя сумасшедшей!

– Не уверена, – сказала Сильвия. – Порой мне кажется, что я теряю рассудок! – Она уронила голову на грудь.

Титженс с очень напряженным лицом всматривался в скатерть. Он бормотал:

– Мед… Мет… Кос…