Каждые сто лет. Роман с дневником

Я высвободила руку, и сестра, решив, что мешает её сумка, обошла меня с другой стороны и повисла теперь уже на левом плече. Она выше меня ростом, идти так глупо и неудобно, но я терпела, опасаясь её обидеть. Танечка долго и подробно рассказывала про каждый экзамен и отдельно про собеседование, на котором она показала себя с самой лучшей стороны.

– А ты куда собираешься? Всего год остался.

– Иняз, наверное. Французское отделение.

Танечка хмыкнула:

– Моя мама говорит, что французский – это мёртвый язык. Будущее за английским.

– А разве твоя мама разбирается в языках? – не удержалась я.

– Она разбирается во всём, – серьёзно сказала Танечка. – Слушай, мы с ней недавно говорили о тебе, и мама сказала, что хочет подарить тебе платье.

– Зачем? У меня полно платьев, которые я не ношу. Я люблю джинсы.

– Ну, значит, она подарит тебе джинсы.

– «Варёные»? – Я чуть не упала, запнувшись на ровном месте, но Танечка меня удержала, ещё сильнее вцепившись в мою руку. «Варёнки» только появлялись в Свердловске, у нас в классе такие были у Вари, и ей все страшно завидовали.

– Жареные, – передразнила Танечка, изящно поправляя чёлку. – Конечно, «варёные»! Мама приглашает тебя к нам в гости, завтра, в шесть вечера. Придёшь?

– А что, она уже купила мне джинсы? – глупо спросила я, и Танечка терпеливо объяснила, что маме надо сначала увидеть меня, чтобы понять, какой размер нужен.

– Она же не знает, какая ты стала. Только маленькую видела, а ты вон какая вымахала! Я тебя завтра накрашу, хочешь? Отец подарил набор итальянской косметики, вообще балдёжный!

У меня сразу же испортилось настроение:

– Он вообще-то и мне такой набор подарил.

– А почему ты тогда не красишься? – удивилась Танечка. – Ходишь как простушка какая-то.

Мне стало очень обидно, хотя Танечка, конечно, была права. Мы шли пешком по той стороне, где кафе «Ёлочка», как будто бы к дому Танечки и Александры Петровны. Я молчала и думала о том, что папа вот уже много лет ходит к ним этой самой дорогой, а мама ничего об этом не знает, сидит в своём Орске, точнее, не сидит, а выполняет трудовую повинность, определённую бабушкой Нюрой.

На следующий день

Я вышла из дома, и тут – ни раньше ни позже! – полил дождь. Вообще-то я хорошо отношусь к дождю, но только не в тот момент, когда, накрашенная, в новых кроссовках, идёшь к людям, от которых не знаешь, чего ждать. Тут уж я дождь просто ненавижу. Пришлось возвращаться за зонтиком, но толку от него мало, у меня всё равно промокли ноги, спина и даже сумка. В кроссовках хлюпало, другой обуви у меня нет, но это никого не беспокоит. Может, никуда не ходить? Ну подумаешь, «варёные» джинсы, бормотала я про себя, а сама шла по лужам. Мне действительно нужны новые джинсы, вот такая я мещанка… Танечка открыла дверь и ахнула:

– Ксенчик, ты же вся мокрая!

Я дёрнулась от этого «Ксенчика», но промолчала, думала только про джинсы. Вот бы они были почти белые, как у Вари! И, желательно, скроены «бананами» (интересно, а как я объясню маме, откуда они взялись?). Сама себя одёрнула: никто мне пока ничего не подарил, вполне возможно, что эти джинсы были фигурой речи. Пока что Танечка притащила трикотажное серое платье, от которого вкусно пахло дезодорантом «Бокаж» (я обожаю этот запах!), и велела мне переодеться. В кроссовки запихнула смятые газеты, «чтобы впитали влагу». А мокрые брюки и футболку она стала сушить утюгом в соседней комнате: я слышала, как из заднего кармана штанов выпали мои копейки.

Платье сидело на мне просто идеально.

– Тебе идёт, – сказала Александра Петровна. – Здравствуй, Ксана.

Она только сейчас вошла в комнату и смотрела на меня, как будто встретила в первый раз.

– Я так долго тебя не видела! Подросла, поярчела…

А это ещё что за слово? Раньше я была, по её мнению, недостаточно яркой? Или она так намекает на мою косметику? Я, действительно, чрезмерно сегодня накрасилась – и левый глаз выглядел куда ярче, чем правый.

– Голодная? Сейчас будем ужинать. Или вначале чайку горячего?