Каждые сто лет. Роман с дневником

Она не дождалась ответа, просто ушла на кухню, а я осталась в гостиной в одиночестве – в чужом сухом платье. Дождь барабанил по стёклам, как будто злился, что не может до меня добраться. А я смотрела по сторонам, вспоминая, как впервые оказалась в этом доме и он показался мне точной копией нашей квартиры. Сегодня это была не копия, а скорее отражение в зеркале. Как в моей любимой книжке про Алису. Я любила «Алису в Зазеркалье» и, когда была маленькой, много раз пыталась пройти сквозь зеркало. На зеркале оставались отпечатки губ и носа, и мне потом попадало от мамы. «Страна чудес» – про карты, а «Зазеркалье» – про шахматы, любимую папину игру, которой он много раз пытался увлечь и меня, и Димку. Вот и здесь на полке всунута между книгами знакомая шахматная доска. И бледно-жёлтая книжка на английском, вышедшая в русском издательстве «Прогресс», Alice in Wonderland – родная сестра моей английской «Алисы», подаренной папой ко дню рождения… Сестра вошла в комнату – и я, вскочив с места, зачем-то двинулась ей навстречу. Я находилась в реальности, она – в Зазеркалье? Или это я жила в зеркале, а она – в настоящем мире?

– Пойдём за стол, мама зовёт!

Вот кухня у них была совсем не такая, как наша, – вся в красных тонах: занавеска, посуда, жестяные банки для круп. Мама всегда мечтала о таких банках – красные в горошек с белыми надписями «Рис», «Мука» и так далее. Но мама ни за что не стала бы принимать гостей в кухне, накрыла бы стол в комнате. Александра Петровна сняла фартук, поправила волосы рукой, и я почувствовала к ней неприязнь.

Она сделала салат из сыра с чесноком и варёными яйцами, пожарила мясо (жёсткое, мама лучше готовит!); к чаю был вафельный торт, который я терпеть не могу. Сама почему-то не ела, смотрела на нас с Танечкой. Меня удивило, что Александра Петровна, не стесняясь, налила себе вина из бутылки и пила его медленно, с брезгливым выражением лица, как лекарство.

Танечка болтала без умолку – я вспомнила «непринуждённые разговоры», которые Михаил Яковлевич Лёвшин заставлял своих детей вести за столом в Полтаве. Говорила много лишнего, я половину не понимала. Очнулась, когда она упомянула Тараканова.

– Ты действительно училась в одном классе с его дочерью? – переспросила Александра Петровна.

И я, сама не понимаю зачем, сказала, что не просто училась, но дружила и дружу с Ирой, а Димка с ней встречался и сейчас переписывается из армии.

– Но это совершенно недопустимо! – сказала Александра Петровна, нахмурившись и отставив в сторону бокал с вином. – Отец хотя бы знает?

– Знает, конечно. Он вам не рассказывал?

– Нет.

Она была явно недовольна, что папа скрыл от неё такую историю, – я видела, что Александра Петровна нервничает: ногтем рисует круги на кухонной клеёнке, тоже красной, в клетку.

Танечка принесла альбом с фотографиями – и снова было Зазеркалье, потому что у нас дома точно такой же альбом в бархатной шубке-обложке заклеен снимками только наполовину, а потом они просто вложены между страниц целыми пачками, некоторые в чёрных конвертах из-под фотобумаги. А этот альбом был заполнен, все снимки аккуратно наклеены и подписаны. «Ёлка в Горном институте, 1979 год. Танечка и Ксана Лесовая». Получается, мы виделись с Танечкой и раньше: вот она, выше ростом, в красивом платье с нижней юбкой, позирует рядом со мной. На мне сшитый мамой из синего подкладочного шёлка костюм мушкетёра: плащик без рукавов с нашитыми фигурными крестами, папин берет с хвостиком, как у жёлудя, к которому мама пришила перо от какой-то лесной птицы, рубашка с кружевными манжетами, большой воротник и шпага из картона и фольги. Я такая нелепая в этом берете, да ещё и гримасу скорчила.

– Танечка тогда проявила смекалку, – включилась в разговор Александра Петровна. – У неё не было карнавального костюма, а за них на ёлке давали призы. Она пристроилась к тебе и заявила: я, дескать, Констанция Бонасье! И действительно получила тогда приз. Серёжа так смеялся!

Она произнесла папино имя и вспыхнула – то ли специально проговорилась, то ли для самой себя неожиданно… Я ничего не сказала, только посмотрела на неё тем взглядом, который так не любит мама (она говорит, что в такие минуты ей кажется, будто бы из меня смотрит кто-то другой). Танечка вышла из кухни, забрав с собой альбом, и закрыла застеклённую дверь с таким будто бы тенью выложенным орнаментом. Я сидела напротив двери и видела, что сестра преспокойно подслушивает под дверью: пятно её синей кофточки застыло в некотором отдалении.

– Ксана, я понимаю, какое у тебя от всего этого складывается ощущение, – дрожащим голосом сказала Александра Петровна. – Но мы с твоим папой ничего не можем изменить. Мы действительно очень сильно любим друг друга.