Мы подпеваем. Некоторые из нас запинаются на каких-то словах, но куплет мы подхватываем все вместе.
Подумать только. Подсказка о «дарах» была в этой песне все время. Мы повторяем припев раз за разом, все громче и громче. Манон играет на фортепьяно, Рене вторит ей низким, красивым голосом. Аарон не поет, а только кивает в такт. Может, ему трудно петь, как трудно прикасаться к другим людям. Как бывает трудно отказаться от былых привычек и привязанностей.
Мы продолжаем и продолжаем, поем и поем, боясь остановиться. Это как заклинание, как песнопение для левитации. Мне кажется, что оно может поднять нас с пола к потолку. Дом начинает дрожать. Предметы начинают светиться, как и тогда, во время моего неудачного ритуала.
Сначала я думаю, что только я вижу, как они светятся. Но когда Фиона, а вслед за ней и Манон с Лили начинают искоса посматривать вокруг, я понимаю, что все они видят легкое волшебное лунное свечение и жемчужные контуры. Все продолжают петь. Никому не хочется разрушать очарование.
Медленно, не прерывая песню, я выхожу из кабинета. В руках у меня только зажженная свеча и нож для писем сестры Ассумпты.
Я поднимаюсь по лестнице, как миллион раз до этого. Ноги мои помнят каждую шаткую ступеньку. Перила светятся, как покрытая инеем елка.
Дверь в класс 2А полуоткрыта, за ней виднеется Коридор. Я толкаю дверь, чтобы разглядеть, что там, не заходя внутрь.
Мебель пропала. Пропали и механические часы. Обстановка кажется совсем старой, какой она была, пожалуй, лет двести пятьдесят назад. На стенах только темные пятна от картин. Сами картины все тоже исчезли.
Все, кроме одной.
Я опускаюсь перед ней на колени, держа перед собой большую белую свечу. Снизу до сих пор доносится пение. Миры снова стали очень тонкими и полупрозрачными; они соединились как близнецы, ее мир и мой.
– Здравствуй, – начинаю я, стараясь произносить слова как можно более почтительным тоном, ведь я сама провела достаточно времени в роли Домохозяйки и понимаю, какое она должна вызывать уважение. – Это я, Мэйв.
Конечно же, она знает, что это я. Здание сотрясается, словно под ударом морской волны.
– Я хочу помогать людям. Я хочу защищать их от тех, кто плохо с ними обращается. Я хочу, чтобы ты вела меня. Я хочу вернуть тебе ясновидение. И хочу подарить тебе этот дом.
Сверху доносится грохот, как будто с крыши падает шифер, а в небе бьют литавры[12]
.– Подарить его, – продолжаю я. – Это все, что у меня есть. Ну, и себя тоже.
Дом словно стонет, как большая собака, потягивающаяся после долгого сна.
– Расти. Процветай. Защищай. Не живи в картах Таро, которыми может воспользоваться любой в своих гнусных целях. Живи в этом доме. Пусть твой дух пребывает здесь. Живи вечно, в Колодце.
Дом снова стонет, но на этот раз тише, как будто хочет выслушать меня.
– Этот дом принадлежит мне, – громко говорю я, вставая.
Я должна заставить ее уважать меня.
– И когда я умру, я позабочусь о том, чтобы нашелся кто-то, кто поймет и сможет продолжить мое дело. Внизу уже семь человек, которые понимают. Позволь мне создать свое наследие. Наследие защиты, магии и благодати. Ни страха, ни смерти, ни насилия.
Я продолжаю говорить, продолжаю слушать, пытаясь разгадать подаваемые мне домом знаки. Я вспоминаю первый день, когда нашла карты Таро много месяцев назад. Тогда я была в возбуждении от открывшихся мне знаний, почерпнутых из роликов на YouTube и отрывков из книг. Тогда я сказала отцу, что карты сделаны из бумаги, бумага сделана из деревьев, а у деревьев есть сознание. Что мы все живем и дышим вместе. Не знаю, насколько тогда я в это верила сама, но теперь верю.
– Разве не ты сделала мне этот подарок? Разве ты не знала, что я приду?
Я погружаюсь глубоко в ту ее часть, которая уже находится внутри меня.
– Ты ведь надеялась на то, что кто-то придет? Придет и все изменит.
Тишина. Дом слушает.
– Ну вот, я здесь. Я не идеальна. Но я стараюсь.
Я закрываю глаза и пытаюсь прислушаться. Прислушаться к ней, к Колодцу, к древности вокруг меня. Я ничего не слышу: ни голосов в голове, ни малейших признаков того, что обещание мое было принято. Но начинается своего рода общение. Внутри меня возникает некое чувство, ощущение замков и мелкого шрифта.