Каждый дар – это проклятие

Пес глухо скулит от волнения и бьет хвостом по стеблям злаков.

– О боже! – я обхватываю его шею руками. – Так это происходит и с тобой?

Он кладет большую, размером почти с лошадиную голову мне на плечо и беспокойно дышит. Мне очень жаль, что я вовлекла его во все это, но вместе с тем испытываю глубокое облегчение оттого, что не одинока. Пусть я и не расскажу о происходящем Фионе, Лили и Ро, но я могу поделиться своими переживаниями с Туту. Он ведь здесь.

– И что же нам теперь делать? – спрашиваю я, а он устремляется вперед как таран, прокладывая дорогу в пшенице. Я следую за ним и, слегка наклонившись, поглаживаю его, словно он нуждается в поддержке, а мне кажется, что это так и есть.

Над горизонтом нависает полная луна, и это очередное напоминание о том, что мы находимся не в современном Килбеге – там она сейчас в своей третьей четверти. Собачья шерсть отражает яркий белый свет. Я постоянно ощупываю свое лицо; мне нужно знать, изменилось ли оно. Так сразу и не скажешь – те же круглые, как монеты, глаза, та же горбинка на переносице, те же густые брови.

Я настолько доверяю чутью Туту, что не сразу понимаю, что мы идем прочь от дома – к скоплению деревьев, за которыми, похоже, начинается лес.

– Туту, – резко шепчу я. – Ты куда?

Но он продолжает идти широким шагом, погружаясь в тень и разгоняя кроликов. Интересно, помнит ли он, что был кокапу[7]?

Мне кажется, что он собирается завести меня в лес, но на краю пшеничного поля обнаруживается неестественно открытый участок. Круг с вырванной и помятой пшеницей. Такое впечатление, будто его сделали совсем недавно, в спешке, чтобы никто не заметил. Растения уложены толстым импровизированным ковром, блестящим в свете полной луны.

И посреди этого круга стоит беременная женщина. Лет тридцати. В обеих руках она держит по зайцу, крепко сжимая их уши кулаками. Я вдруг понимаю, почему колдовством предпочитают заниматься в полнолуние – из-за освещения. Это же так очевидно. Никакой связи с богами и богинями, ничего загадочного и мистического. Просто нужен свет, чтобы подготовить поляну. Снять шкуру с зайцев. Позвать ведьму.

– Спасибо, что пришли, – говорит женщина, и в голосе ее ощущаются одновременно благодарность и страх. – Я слышала, что нужно принести зайцев.

Мое проклятие, все это время, пребывавшее где-то в ногах, внезапно подскакивает к горлу.

– Зайцы – это как раз то, что нужно, – тихо говорю я. – Для него.

Я киваю головой в сторону Туту и делаю ему знак рукой. Он аккуратно выхватывает пастью зайцев из рук женщины, и та испуганно отпрыгивает назад. Заметно, что она очень боится, но изо всех сил старается сохранять присутствие духа.

– А для меня?

Она кивает и засовывает руку в карман. На ней простого вида темно-синее платье, сшитое из какого-то грубого материала. Сначала мне кажется, что она вынимает монету – большой блестящий диск, какой вполне мог пробовать на зуб какой-нибудь пират. Но нет, это не монета, это брошь. Она протягивает мне ее.

– Спасибо, – повторяет женщина. – Вы так…

– Никаких комплиментов, – прерываю я ее. – И никогда не дари мне ничего, с чем ты могла бы расстаться с легким сердцем.

Она переводит взгляд с броши на меня.

– Это моей бабки, – говорит она простодушно.

– Хорошо, – говорю я и кладу брошь в карман.

Трудно сказать, откуда берутся слова. Такое ощущение, что я инстинктивно разыгрываю сцену, которую я уже разыгрывала тысячи раз.

– Садись.

Но сама я не сажусь, а обхожу круг по периметру, по очереди дотрагиваясь большим пальцем до безымянного, среднего, указательного и мизинца. Я перебираю пальцами все быстрее и быстрее, и ощущаю, как по кончикам пальцев начинает течь соль. Я не создаю соль, а призываю ее из другого места. У меня есть дом. Я знаю это наверняка. На мне длинное и белое платье без карманов, и я без сумок – этот вид должен производить впечатление. Мне не нужно ничего носить с собой. Если я чем-то владею, то могу это просто вызвать.

– Это не первый твой… – женщина уже собирается поправить меня, имея в виду, что она обращается к ведьме в первый раз, но я не даю ей перебить себя, – …ребенок.

– Нет. Есть еще Уна.

– И ты здесь из-за нее.

Она кивает.

– Да, я здесь из-за Уны.

В руке у меня появляется колода карт. Я приказываю женщине вынуть три. Дурак, перевернутый. Шестерка Мечей. Колесо Фортуны.

– Когда она уезжает? – спрашиваю я.

Женщина выглядит как… «На кого же она похожа?» – спрашиваю я себя и тут же догадываюсь. На девушку-белку. Большие глаза, маленький рот, нервничает, пытается храбриться. Наверное, правы те, кто утверждает, что типы людей со временем не меняются. Меняется только одежда.

– Завтра, – беспокойным тоном отвечает женщина. – В Канаду. Двоюродный брат Джона говорит, что сможет ее там устроить. Но это так далеко. И плыть туда долго.

– Когда волнуются о переправе, молятся святому Христофору, – говорю я с явным недовольством.

Она подумывает сдаться. Она боится моего гнева, но потом вспоминает о броши и решает, что уже слишком много отдала, чтобы уходить. Даже выходить на поляну и то было рискованно.