Каждый дар – это проклятие

Каждый шаг увеличивает дистанцию между мною и Ро, и тем сильнее во мне чувство, будто я оторванный от корабля космонавт. Потому что я первая начала. Я сама предложила порвать отношения. Но чем больше мы разговаривали, и чем больше я изматывала Ро, какая-то часть Ро видела трагический смысл в нашем расставании. Та часть, которая думала: «Ладно, пусть побесится или что там на нее нашло. Угроза Домохозяйки была явно ложной, а я даже не знаю, сколько еще пробуду рядом с ней. Надо записывать альбом. А потом отправляться в настоящий тур. Что я могу ей дать? Чем могу помочь?»

И нет, я не читала сознание Ро. Когда хорошо знаешь кого-то, знаешь по-настоящему, то это необязательно.

Можно ли описать боль в сердце так, чтобы это не походило на плохую песню? Такое ощущение, что из легких вышел весь воздух, в ногах пропали кости, а в груди образовалась глубокая черная пещера, похожая на воронку. Мои руки замерзают настолько, что я зажимаю их под мышками; глаза застилают слезы, и я наклоняюсь вперед, чтобы они капали на тротуар. Проезжающие мимо машины затормаживают, водители смотрят на меня. Некоторые даже сигналят. Я словно один из тех голубей, которые прыгают на проезжей части, но не могут взлететь из-за поврежденных крыльев. В конце концов их съест лиса или переедет автобус. И положит конец их страданиям. Почему еще никто не положил конец моим страданиям?

Я думаю о том, как Ро напишет об этом песню. Ро, одинокая небинарная рок-звезда, гастролирующая по миру. Ро в окружении множества поклонников. И я, гниющая в шкуре демона.

Я стою возле дома, не решаясь войти, так долго, что посинела от холода. Теряю всякое представление о времени.

В какой-то момент меня замечает сестра, и меня заносят в дом. Кто-то укладывает меня в постель, и, как ни странно, я засыпаю. Подозреваю, что мой организм, истощенный после многочисленных ночных походов в школу, ослаб и сдался.

Сон кажется глубоким погружением в сталкивающиеся между собой наркотические кошмары прошлого и настоящего. Вот я снимаю шкуру с зайца, отделяю мех от сухожилий, и слой кожи отходит, как тонкая мембрана от вареного яйца. Потом я вижу, как Ро аккуратно острым камнем снимает мою кожу.

Я остаюсь в постели до самого Рождества. В те короткие моменты, когда я не сплю, я заглядываю в телефон и просматриваю сообщения от Фионы и Лили. «Ты в порядке?» и «Мы уже слышали».

Мама приносит мне в постель жаркое. Сестры пытаются развлечь меня подарками. Я слышу, как все семейство внизу играет в шарады.

– Да нет же, я хотел сказать, что судья не устраняет кого-то, а сам отстраняется от должности… по этическим соображениям.

– Ну, это вроде называется не «отстранение», а «отвод»…

Я сама взяла самоотвод и отстранилась от всех. Я больше не принадлежу миру живых. Я снова засыпаю, и сон становится глубже. Я нахожу новые слои, нечто ниже обычного сна, но выше смерти. Я как будто проникла в подземный мир, где меня может найти Домохозяйка. Пальцы ощущают взявшуюся ниоткуда соль. Меня как будто наполняют чем-то и одновременно истощают.

«Я дала тебе достаточно времени, – говорит она. – Теперь пора».

«А теперь так будет всегда?» – спрашиваю я и не дожидаюсь ответа.

На следующий день после Рождества я просыпаюсь и сажусь в кровати.

– О, Мэйв, – радостно приветствует меня мама.

До этого, в моменты полусна, я ловила обрывки их разговоров о том, что не следует обсуждать со мной мое расставание с Ро, пока я не заговорю первой.

– Принести апельсинового сока?

– Да, пожалуйста.

Я опустошаю стакан слишком кислого сока и спрашиваю себя, долго ли мне еще придется лежать тут, под неустанным взором наблюдателей.

Как долго мне еще ждать, пока эта штука не поглотит меня?

– Долго еще что, Мэй?

Все пристально уставились на меня. Я понимаю, что спросила себя вслух.

– Интересно, сколько длится опасная болезнь.

Родственники переглядываются.

– Какая болезнь?

– Вирусная или бактериальная? – уточняет Силлиан.

– А кто болеет? – спрашивает папа.

– Никто. Я просто задумалась.

Снова наступает пауза, мои родственники ненадолго задумываются не столько о том, кто я, но что я такое.

– Ну, это зависит от обстоятельств. А они постоянно меняются. Например, лет двадцать назад ВИЧ был смертным приговором. Но мой начальник прекрасно живет с ним и ничего. Разве что принимает две таблетки в день, и все.

– И все?

– Да. Вроде бы он в порядке. Он так давно их принимает, что болезнь уже, считай, и не заразная.

– Хорошо, – говорю я и понимаю, что веду себя неестественно. – Это хорошо.

– Бывает, что и из-за эмоциональных потрясений возникают состояния, похожие на болезнь. Но они проходят, – говорит папа, явно уверенный, что речь идет о разрыве с Ро.