Каждый дар – это проклятие

Он нехотя кивает, лезет в бумажник и достает двадцатку.

– Ну ладно. Возьми такси до дома, ладно?

– Хорошо, возьму, – киваю я.

– Через дорогу есть стоянка. Хочешь, я тебя провожу?

– Нет, все в порядке. Правда-правда.

Стоя в очереди за такси, я открываю кошелек, где все еще лежит серебряная монета, оставленная мне Ро – то ли в качестве прощального подарка, то ли своего рода извинения, не знаю. Я почему-то ощущаю потребность смотреть на нее. Она лежит в бумажнике, в том отделении, где мальчики могли бы хранить презерватив. Мне приходится напоминать себе, насколько отвратительными стали наши отношения с Ро. Доверие между нами разрушалось стремительными темпами.

«Если Ро было удобно просить тебя надеть эту штуковину, то дела и вправду зашли далеко», – напоминаю я себе.

Едва я собралась садиться в такси, как слышу свое имя. Я оборачиваюсь и вижу Мишель Брин. Она подбегает ко мне в развевающейся юбке и обнимает меня. Я не знаю, как реагировать, и потому просто стою.

– Привет, – говорю я.

– Привет! – улыбается Мишель.

Мы не виделись с тех пор, как расстались на лето, а после каникул она уехала. Да и после пропажи Лили мы с ней нечасто разговаривали. Мне немного не по себе рядом с ней, но не столько из-за каких-то ее качеств, сколько потому, что она напоминает о том, как я вела себя раньше, чтобы получить ее одобрение.

– Ты куда собралась?

– Домой.

Лицо ее вытягивается.

– Мэйв, нет! Идем с нами. Мы собираемся в клуб.

Она хватает меня за руку и показывает на группу из четырех девушек, дымящих сигаретами и хихикающих.

– Э-мм…

– Да ладно тебе, мы сто лет не общались.

Я слегка морщусь с выражением: «Ну, мы обе понимаем, почему не так уж много общались».

Она делает шаг назад. Изо рта ее вырывается клуб пара.

– Послушай… Я тогда вела себя так… Мне жаль, что…

– Спасибо.

– Нет, я честно. Все эти школьные дела. Я же ненавидела эту школу, понимаешь? Мне там было так плохо. И поэтому я вела себя… не очень хорошо.

Мне становится искренне интересно.

– Говоришь, тебе было там плохо?

– Ну да, в основном. А чем там вообще было заниматься? Сплошные «игры разума» и, типа… у нас даже не было физкультуры, Мэйв!

Я усмехаюсь. В первый раз за весь день.

– Я никогда не задумывалась об этом, но, конечно, странно, – говорю я.

– Вот и я о чем! – едва не кричит Мишель. – У всех остальных есть физкультура! Разве не полезно было бы по крайней мере некоторым из нас заниматься спортом – не знаю, баскетболом или чем-то еще?

– Да, – киваю я, снова усмехаясь. – Может, тогда мы не были бы такими мелкими стервозинами.

Удивительно, насколько легко говорить с ней просто так, вспоминая школу как нечто прошлое, когда нас уже коснулся отблеск новой взрослой жизни. И мы обе чувствуем это, что делает нас смелее.

– Я всегда хотела попросить прощения у тебя и Лили, – говорит она более серьезным тоном. – Вот и все. И знаешь, если ты пойдешь с нами, мы просто потанцуем, потусим, а эту стервозную чушь оставим позади.

Не знаю, то ли ее искреннее раскаяние, то ли ее предположение, что я действительно откажусь от своего дурацкого поведения, но что-то заставляет меня передумать.

– Ну ладно, – говорю я.

– Так ты идешь?!

– Да, – киваю я.

И вот мы отправляемся в клуб «Скарлет», находящийся в конце улицы. Документов у меня нет, но одной подруге Мишель только что исполнилось восемнадцать, а она привыкла носить с собой старые временные водительские права сестры, и поэтому отдает их мне. Так что сегодня я не Мэйв Чэмберс, ведьма, бывшая девушка и проклятый подросток. Я – София Малриди, старшая сестра Дани Малриди, и я умею водить автомобиль.

24

Я НИКОГДА РАНЬШЕ НЕ БЫВАЛА В НАСТОЯЩЕМ клубе. Обычно только в концертных залах или в пабах с маленькими липкими танцполами. Размеры «Скарлет» сразу же пугают, как и царящий в нем полумрак. Все стены черные, а за диджейской будкой клубится тонкий туман, поэтому трудно определить, где продолжается пространство, а где границы этого пространства.

Меня ослепляют мигающие разноцветные лучи, переводящие мой мозг в режим «процесса». Я вспоминаю предупреждения об эпилепсии, которые иногда дают перед фильмами или концертами: «Световые эффекты могут оказать влияние на лиц, склонных к эпилепсии». Никогда не думала, что подобные предупреждения могут относиться ко мне. Оказывается, что могут. Первым признаком были фейерверки. Цвет и свет возбуждают мой разум, дают ему работу. Он сразу же начинает искать источники посторонних мыслей и головы, в которые можно было бы проникнуть. Моему разуму не сидится на месте, как недоучившейся полицейской ищейке, учуявшей любопытный запах.

Даниэль – моя «младшая сестра» – протягивает мне рюмку чего-то, по вкусу напоминающего лакрицу.

– Самбука! – перекрикивает она ритмичную музыку, а потом все начинают танцевать.