Каждый дар – это проклятие

Я принимаю позу поустойчивее и пытаюсь призвать живущую внутри меня ведьму.

– Совместная работа, – говорю я ровным тоном.

Дори кивает и бросает карту в огонь. Та резко вспыхивает, будто пропитанная бензином. Языки пламени отражаются от кожи полуобнаженных «Детей».

Дори вынимает из колоды другую карту, и я сразу узнаю ее даже на таком расстоянии. Некогда эта карта выпала в раскладе для Ро.

– Повешенный, – говорит она.

– Борьба, – отвечаю я. – Борьба перед победой.

– Верно. Очень подходяще.

Дори улыбается, делает паузу, а потом произносит команду:

– Подведите ее сюда. Мою третью карту.

Ну разумеется. Те расклады были из трех карт, а не из двух. В них всегда присутствовала и третья карта. Прошлое, настоящее, будущее. Третье место занимала Домохозяйка, призванная через Коридор.

Но сейчас дело обходится без всякой магии. Достаточно одной лишь грубой силы. Меня хватают под руки и тащат вперед, да так, что ноги мои едва царапают покрытую инеем замерзшую землю.

Я вдруг оказываюсь слишком близко к костру; замерзшая кожа мгновенно оттаивает и едва не горит. Передо мной стоит Дори, за мной – стена ее помощников. Все они старше меня, всем им от двадцати с лишним до тридцати лет. Ее внутренний круг. Ее доверенные лица. «Дети» навсегда.

Дори внимательно рассматривает меня, нисколько не стесняясь, будто покупая лошадь. Я вспоминаю, как несколько месяцев назад на меня так же в «Душегубке» смотрела Хэзер. Наверное, это у них общее. Наверное, когда ты ощущаешь в себе достаточно украденных сил, то начинаешь воспринимать остальных как животных, как скот. Скот для забоя или для работы, в зависимости от того, что сейчас тебе нужнее.

Помощники небрежно прикрепляют к моему запястью серебряные монеты. Я испытываю ужасно неприятное чувство обессиливания, приглушения способностей. Как будто разум мой бродит по пляжу на необитаемом острове, а тело находится глубоко под водой. Дори проводит пальцами по моему носу и верхней губе. Мягкие подушечки щекочут кожу.

– Знаешь ли, Мэйв, – произносит она наконец. – Ты родилась слишком поздно.

В ней разгорается ярость. Я взываю к внутренней ведьме, изначальной Домохозяйке, словно пытаясь пробудить ее ото сна. Я не скажу ни слова, пока она не будет готова присоединиться ко мне, и я смогу выплеснуть весь ее гнев на Дори.

Дори же продолжает легонько водить пальцами по моему лицу, как будто пытается определить, какие части меня еще остаются человеческими, а какие уже начали гнить под влиянием демона.

– Как известно, – а это известно мне достаточно хорошо, ведь я немало времени провела здесь, – Ирландия была языческой на протяжении тысячелетий. Неуправляемой. Неконтролируемой. Неукротимой. Римляне даже не пытались покорить ее. Кто вообще мог выжить в таком диком месте? Вдали от цивилизации?

И она не ошибается. История до сих пор живет здесь в сказках, которые читают детям на ночь. В сказках и легендах о королевах-воительницах и прославленных героях, таких, как королева Медб[8] и Кухулин[9].

– И вот однажды, примерно в пятом веке, вся страна внезапно принимает католицизм, – продолжает Дори, сильнее надавливая на мою нижнюю губу. – Почему? Почему, Мэйв?

Вопрос не риторический. Дори действительно ожидает ответа. Я ощущаю тяжесть в своем сознании и понимаю, что она меня расколола. Она нашла лазейку внутрь моего мозга.

– Ее крестил Святой Патрик, – лепечу я как ребенок.

Святой Патрик, бывший раб, обративший дикую древнюю Ирландию в христианство и превративший ее в новую богобоязненную нацию. Самый известный ирландский святой, хотя есть и другие. Огромное множество самых разных святых. Например, Святая Бригитта, в честь которой мы плели крестики в начальной школе. Святой Христофор, в честь которого мой папа до сих пор носит медаль, хотя и не верит в него. И конечно же, Святая Бернадетта, маленькая французская девочка, которой якобы явилась Дева Мария.

– Святые, – с триумфом провозглашает Дори, наконец-то отступая от меня. – Конечно, самый известный среди них Патрик. Но почитают многих. Среди них есть и молодые. Даже дети. Люди, которые страдали. И чем больше они страдали, чем больше выбирали путь страданий, тем сильнее накапливалась и разгоралась магия древней Ирландии. Так создавались колодцы. Являлись чудеса.

Чудеса. Чтобы причислить человека к святым, нужно, чтобы он совершил несколько чудес. Я помню это со школы. Иногда Папа Римский принимает решение о канонизации после проверки, насколько реальным было чудо. Безумие какое-то. По сравнению с католицизмом Викка порой кажется образцом здравомыслия.

– Ты хочешь творить чудеса, – говорю я наконец. – Ты хочешь, чтобы они творили чудеса для тебя.

Я жестом показываю на «них», на самих «Детей», готовых пойти на страдание ради нее.

Дори снова улыбается.

– Как я говорила, ты заставила меня пойти на кое-какие нововведения. Колодец запечатан, но он не может не реагировать на некоторые вещи. Страдание – одна из них. В крайнем случае мучения.