Каждый дар – это проклятие

– Я не буду говорить тебе этого, но только потому что для тебя это не будет иметь никакого смысла. Речь шла о наших родителях, о нашем детстве и о том, почему ей казалось, что она спасает меня, вызывая Домохозяйку. Ты должна понять, что смерть Хэвен до той поры оставалась для меня загадкой. Так что я просто стояла и слушала, стояла и слушала. А путь тем временем исчезал, пока не пропал окончательно, и я не смогла найти его.

– И что было потом?

– Потом – ничего. Я очнулась от транса, ощущая себя словно слегка пьяной, но ничего особо примечательного не произошло. Я просто провалила испытание. Оказалось, что я слишком привязана к земному, чтобы стать полубогом. И мне пришлось расстаться со своей дочерью.

– О, Нуала. Мне так жаль, – я обнимаю ее, хотя непривычно утешать того, кто обычно утешает меня. – Но теперь-то она снова с тобой.

Она молчит так долго, что я даже слегка вздрагиваю от неожиданности при следующих ее словах:

– Помнишь, я не хотела продавать тебе травы для того ритуала? Для ритуала возвращения Лили?

– Да, – говорю я, выпрямляясь и смущаясь оттого, что мой джемпер намок от ее слез.

– До знакомства с вами я не доверяла ритуалам, – тихо говорит она. – Первый ритуал, о котором я узнала, погубил Хэвен; второй я провалила сама, в результате чего потеряла все.

Она снова замолкает, и я уже собираюсь обнять ее, чтобы утешить, но тут она продолжает:

– Мы по-разному воспринимаем слово «ритуал», Мэйв. Мне кажется, ты воспринимаешь их как своего рода игровые шоу. А для меня они как похороны.

Я молчу, прикусив губу. Что сказать в ответ на такое горе?

– Спасибо, что поделилась со мной, Нуала, – говорю я в конце концов. – Но почему ты мне об этом рассказала?

В машине так влажно от слез, вздохов и работы обогревателя, что запотело лобовое стекло. Нуала проводит по нему пальцами.

– Потому что я не хочу, чтобы ты потеряла все.

33

ОТЕЦ МАНОН ПРИЕЗЖАЕТ НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, в канун Нового года. Лучшее описание, которое приходит на ум, – это сказать, что он похож на Манон, только ярче. Во всех его чертах ощущается то самое неуловимое очарование, которое делает ее особенной, только увеличенное в несколько раз. Как будто по жилам у него струится не простая кровь, а смешанная с золотом.

Когда я вхожу через заднюю дверь, он сидит за кухонным столом, облаченный в безупречный строгий серый костюм. Сам костюм выглядит как изысканная шутка, как пародия на одежду, которую носят самые обычные скучные мужчины. Окружающая его аура элегантности ясно дает понять, что он вовсе не скучный и не обычный.

Для описания его внешности достаточно подобрать несколько малозначащих слов: лысый, темнокожий, с аккуратной черной бородкой, с улыбающимися глазами и в жилете из дорогой шерсти. Но главное в нем – это ощущение. Ощущение некоторой глупости происходящего. Некоторой несерьезности.

Он сидит один на кухне и что-то ест из фарфоровой тарелки.

– Здравствуйте, – говорю я в замешательстве. – Вы, должно быть, отец Манон?

– Рене, – представляется он, вставая, чтобы взять меня за руку. – А вы Мэйв, не так ли?

– Здравствуйте, – повторяю я, от волнения переходя на писк. – Извините, но у меня такое чувство, будто я встречаюсь со знаменитостью. Манон постоянно про вас рассказывала.

– Постоянно рассказывала? – спрашивает он с удивлением. – Ну, с моей стороны то же самое можно сказать про вас. Судя по ее словам, это вы настоящая знаменитость. Какая у вас потрясающая жизнь, и все такое. Манон наверху; она хочет показать мне какую-то книгу.

По-английски он говорит довольно четко и понятно, но с акцентом, который трудно определить. Мне кажется, он с одинаковой вероятностью может быть как южноафриканским или голландским, так и канадским.

Входная дверь распахивается, и из коридора доносятся голоса Нуалы и Аарона. Я невольно перевожу взгляд на дверной проем, гадая, как отреагирует на появление Рене Нуала.

– Не беспокойтесь, – спокойно говорит он.

На лице Нуалы отражается удивление, но видно, что она уже постаралась накраситься.

– Рановато ты, – говорит она. – Я ожидала тебя после ужина.

Никаких приветствий, никаких объятий.

– Фин, – говорит Рене, вставая и шагая к ней, чтобы поцеловать в щеку, но она быстро отворачивается и в результате он просто утыкается ей в голову. – Давно не виделись.

– Восемь лет, – едва слышно говорит Нуала.

– Восемь лет, четыре месяца, шестнадцать дней. Десять часов. Тринадцать минут.

– Ты специально считал?

– Нет, извини. Так просто, прикинул примерно.

Рене улыбается, будто признается в маленькой лжи, только непонятно по поводу чего – то ли по поводу того, что не подсчитывал минуты их разлуки, то ли того, что назвал случайные числа. Потом говорит, показывая на фарфоровую тарелку с ломтиками сыра и шоколада, кусками хлеба и кистью винограда:

– Кстати, я тут позволил себе распорядиться кое-какими остатками…

– Рене, ты что, снял эту тарелку со стены?

И вправду, среди декоративных тарелок на стене я вижу пустое место.

– Она показалась мне такой изысканной, – отвечает Рене, разглядывая золотистую кайму. – Ты всегда обладала изысканным вкусом, Фин.