– Уже час ночи, Мэйв, – говорит мама в явном раздражении. – Ты хоть вообще представляешь, что мы волнуемся? Ты понимаешь, каково это – ждать ребенка, который гуляет до поздней ночи?
О боже. Что им сказать?
– Мама, я обычно задерживаюсь у Нуалы, а она взрослая женщина. Получается, что за нами как бы присматривают.
– А почему вы с друзьями не можете встречаться здесь? – спрашивает она как заложник на переговорах.
– Ну, Манон – ее дочь, да и Аарон вроде как живет там. Это недалеко от центра и…
Мама неожиданно стучит кулаком по столу, отчего звенит ваза и подпрыгивают апельсины в ней.
– Мэйв, – говорит она резким тоном. – В округе пропадают дети. И не только. Некоторые из них погибают.
– Что?
Я, конечно, знаю об этом, но удивлена тем, что она тоже это знает. Отец без слов протягивает мне сегодняшнюю газету, и я ожидаю увидеть в ней очередную статью о «ведьмах Килбега». Разворачивая ее, я сдерживаю стон и думаю: «О боже, неужели кто-то стал свидетелем сегодняшнего ритуала у реки? Вдруг эти свидетели подумали, что Рене и остальные пытались меня утопить?»
И тут я замечаю заголовок на первой странице.
Силосная башня для хранения зерна. Вот куда выбрасывают трупы, оставляя их сгнивать. Вот тебе и обещанные «Детьми» «святость, ясность и великолепие». Чтобы накачать Колодец магией, они заставляют тебя страдать, а если ты умрешь – когда ты умрешь, – то бросят в нескольких милях от Ложи в надежде на то, что твое тело разложится до того, как тебя найдет какой-нибудь шестидесятилетний фермер.
Лорна, Лорна, Лорна. Я слишком долго медлила и ждала. А теперь она мертва. Девочка, с которой я ходила в школу с двенадцати лет, но никогда не разговаривала, и с которой теперь вообще никогда не поговорю.
Я откладываю газету, чувствуя, как изнутри закипает ярость, а ноги подкашиваются. Статья, очевидно, подействовала на меня сильнее, чем предполагали мои родители. Они всего лишь хотели запугать меня, чтобы я вела себя хорошо, а не довести до психического расстройства. Они понятия не имеют, какое отношение к этому имею я, и насколько моя жизнь пересеклась с жизнью Софии Малриди. Водительское удостоверение. Костер.
– О боже, Мэйв, присядь, – говорит папа, усаживая меня на стул. – Я помню Лорну. Или скорее помню ее отца. Еще одного «старика» у ворот.
Глаза отца блестят от слез, и его тоже слегка тошнит. Башня с зерном. Человеческое тело, ставшее пищей для животных.
– Я помню ее, – повторяет он. – С красивыми, большими и круглыми, как обеденные тарелки, глазами. Хорошенькая.
При слове «хорошенькая» голос его дрожит. Мне кажется, в этом слове есть что-то «девчачье». «Ой, посмотри, какая ты хорошенькая в этом праздничном платье!» И скрытое предположение, что ни в каком другом смысле красоты ей не достичь. Как и не достичь признания себя как личности. Не элегантная, не потрясающая, не зрелая. Просто «хорошенькая». Газета выпадает из его рук на пол, а мама кладет голову на стол.