Каждый дар – это проклятие

Он снова отстраняется от меня и встает.

– Спасибо.

Мы заходим в здание и встречаем Ро с Лили. На Ро твидовый тренч и армейские ботинки со шнуровкой до колена. А волосы, волосы – черные, как смоль. И блестящие, как клавиши фортепьяно.

– Все приоделись, как я погляжу, – говорю я, оглядываясь по сторонам.

Что странно. Предыдущий ритуал, ритуал перехода, мы планировали заранее. Договорились, какие вещи приносить, кому что делать. А сейчас, похоже, все мы действуем на инстинктах.

– Тебе нравится мое платье? – спрашивает Лили, поворачиваясь вокруг себя.

Да, оно мне нравится. Безумное, но очень привлекательное. Бледно-розовое вечернее платье в стиле подружки невесты.

– Это из того самого магазина? – спрашивает Аарон. – Как он там назывался, «Подвал»?

– Против которого ты протестовал? – уточняет Фиона. – Да.

– Значит, из того, – кивает Аарон. – Знаете ли, я и вправду тогда считал, что действую ради общего блага.

– Мы знаем.

– Поможешь мне занести вещи, Мэйв? – спрашивает Ро.

– А вы тоже принесли выпивку?

– Нет. Кое-что получше, – отвечает Лили, сияя от возбуждения.

На улице Ро открывает багажник машины, в котором лежит огромный футляр от виолончели Ли.

– Это еще зачем? – спрашиваю я.

– Ну, мне показалось, что музыка нам не помешала бы. Атмосфера вечеринки и все такое.

– Странно, что все мы решили, что ей должна понравиться именно «атмосфера вечеринки».

Ро передает огромный футляр мне, затем открывает пассажирское сиденье и достает футляр с гитарой.

– Это все из-за тебя. Ты заставляешь людей строить какие-то предположения. Говоришь, например: «Противоположность просьбы – это подарок», и все сразу же думают о вечеринках. Это ты настраиваешь нас на определенный лад.

– Правда? – спрашиваю я, обнимая футляр. – Значит, это я так на вас действую?

– Ну да.

Ро вешает свой футляр на плечо, а я несу виолончель.

– Честно говоря, я тут подумал… если ты серьезно насчет активизма, если ты действительно хочешь этим заниматься, то у тебя все получится. Ты не относишься к людям снисходительно, не опекаешь их. Ты слишком хорошо знаешь свои собственные недостатки, и не поучаешь других, не читаешь им мораль. Ты просто заставляешь их задуматься.

Мы встречаемся взглядом. Наши глаза будто светятся в полумраке, будто излучают любовь. У меня дрожат колени – то ли от тяжести футляра, то ли от волнения.

– Ро, – тихо произношу я.

– Ну, я же сказал, что буду помнить все, что мне нравится в тебе.

– Спасибо, – отвечаю я и добавляю: – Мне и вправду страшно, Ро.

До этого момента я не испытывала страха. До момента, когда я поняла, что даже если Домохозяйка и примет мой дар, то все равно изменит меня навсегда.

Что, если она превратит меня в такую версию себя, которую Ро не сможет узнать или которую нельзя будет полюбить? Что, если та Мэйв, бывшая возлюбленная Ро, уйдет навсегда, а если она уйдет навсегда, то как можно будет полюбить ее снова?

– Ты боишься?

– Боюсь.

Мы шагаем навстречу друг другу. Ро достает из-за пазухи ожерелье с черным агатом, плоским камнем размером с подушечку большого пальца.

– Вот. Однажды уже пригодилось. Может, еще раз пригодится.

Через час кабинет сестры Ассумпты преображается. Пожалуй, никогда еще раньше он не был настолько красивым. Повсюду горят великолепные белые свечи, хотя Нуала утверждает, что в них нет ничего особенного, и что это самые обычные свечи по десять евро за упаковку из супермаркета. В банках из-под варенья разлито шампанское. Лили, поставив виолончель между ног, нежно перебирает струны. Наигрывая что-то из Баха, я полагаю. Она почти всегда играет Баха. Помню, она как-то даже поссорилась со своей матерью, которая настаивала на том, что для девочки уместнее было бы играть на скрипке, что довольно разумно, ведь и таскать инструмент было бы не так тяжело. Но Лили ненавидит звук скрипки, или ненавидела в то время; она сказала, что он походит на визг сварливых девчонок. И что она слышит любой звук виолончели даже без слухового аппарата. Она ощущает вибрации животом. И я тоже их ощущаю.

Ро аккомпанирует ей, осторожно перебирая пальцами нежные струны. Они так здорово смотрятся вместе. Манон играет на старом, поврежденном огнем пианино, прислушиваясь к мелодии. У меня складывается такое впечатление, что это не столько «вечеринка», сколько оккультный эквивалент квартета, продолжавшего играть, пока тонул «Титаник».

Я поднимаюсь по лестнице, готовясь преклонить колени перед портретом Домохозяйки и передать ей в дар это здание. Только никакого Коридора за дверью класса 2А нет. Передо мной обычный пыльный класс 2А.

– Коридор не открылся! – кричу я вниз.

После некоторой паузы отзывается Нуала:

– Может, она хочет дождаться конца вечеринки?

Я спускаюсь по лестнице. У ее подножия стоит Фиона и листает какую-то книгу.

– Ты видела это раньше? – спрашивает она.

При виде настолько знакомой книги у меня едва не останавливается дыхание. «Школьный сборник фольклора».

– Да, – отвечаю я, слегка пошатываясь и хватаясь за перила. – Это… Это книга, которую мне дала Хэзер Бэнбери, а потом заманила в свой странный фальшивый дом под тем предлогом, чтобы я вернула ее.