Каждый инструмент – молоток. Правила жизни и творчества бессменного ведущего «Разрушителей легенд»

Каждая съемочная группа, как сказал Дэвид Мэмет [29], это армия решателей проблем. И эта не была исключением. Ребята показательно засучили рукава и ринулись помогать, чем могли. Они непрерывно спрашивали меня, что могут сделать, но поскольку я никогда ранее никем не руководил, у меня не было даже мыслей, что им сказать. Я потратил отведенное мне время – месяц, – создавая декорации и думая, что все у меня под контролем. А теперь стало ясно, что я очевидным образом нуждаюсь в помощи… но не представляю, как ее использовать. После нескольких часов этого фарса один из членов съемочной группы спросил прямо и даже сердито: «Ты хотя бы знаешь, что делаешь?»

Я отлично помню его разочарование в тот момент. Но что я мог сказать? Как ответить на вопрос, который повисает над тобой словно топор и ставит под сомнение всю твою идентичность? И я скажу вам, как я ответил – как Индиана Джонс. Ситуация такой напряженности может быть разрешена небольшим количеством легкомыслия, подумал я, и самым небрежным голосом Харрисона Форда, который только мог изобразить, сказал: «Не знаю. Сейчас я делаю все так же, как обычно». Шутку восприняли не очень хорошо, и не потому, что она не была смешной, а потому, что это была не шутка. Член съемочной группы положил руку мне на плечо, посмотрел внимательно мне в глаза и сказал: «Иди домой».

Когда тебя отправляют домой таким образом, это унизительно. Но я был благодарен, что вырвался из этого персонального ада. Я оставил инструменты там, где они были, пошел домой и не возвращался, чтобы забрать их, до тех пор, пока фильм не сняли и все прочее не вывезли. Когда я вернулся за ними, то обнаружил записку от Гэби: «Позвони мне». Если вы испытываете отвращение к конфликтам, как я, то послание такого рода способно просверлить дыру в ваших кишках и погнать кровь через сердце с такой силой, что вы почувствуете, как она поднимается в глотке и шумит в ушах. Я позвонил Гэби, вернувшись домой с инструментами. Она говорила спокойно, но по тому, как она прошлась по перечню моих «трансгрессий», было очевидно, что она в ярости. Она работала три лета, чтобы собрать достаточно денег на свой дипломный фильм, а я взял и все разрушил. Съемочной группе пришлось потратить три полные ночи, чтобы решить мои проблемы. Она тогда сказала, и я буду помнить эти слова до конца жизни, что я не мог сделать ничего более ясного, чтобы дать понять, что она не должна быть моим другом.

Это было как поздравительная открытка, только наоборот. Я никогда не чувствовал себя более униженным.

Я позвонил отцу. Мне требовалось наставление, какой-то совет. Я не осознавал этого в полной мере тогда и не мог выразить чувства понятным языком, но я нуждался в помощи. Что я должен делать? Папа сказал, что ни он, ни я сам в этой ситуации не можем сделать уже ничего и она действительно мерзкая, вне зависимости от того, как на нее смотреть. А единственный для меня выход – принять, что я напортачил, и сообразить, что хотя я и сделал по собственной вине серию глупых ошибок, это вовсе не делает меня плохим человеком. Еще он посоветовал мне записать всю эту историю и проанализировать, почему все так случилось, чтобы я не наделал тех же самых косяков снова, когда появится другая возможность.

В ретроспективе несомненной ошибкой кажется то, что я решил, будто смогу изготовить все декорации сам. Но в то время эта ошибка вовсе не казалась мне самоочевидной. Несомненно, я был достаточно умелым чуваком в самых разных вещах, которые делал для себя. Касалось ли это циркового искусства, собирания кубика Рубика или монтажа разных конструкций, я становился одержимым этим делом, изучал, тренировался и практиковался до тех пор, пока не становился лучше большинства. Но «лучше большинства» в одной отдельной сфере вовсе не превращается в «достаточно хорошо», когда тебе платят за то, что ты воплощаешь в материале чье-то видение. Тебе нужны все доступные руки, когда тебя нанимают, чтобы сделать что-то для кого-то, а в возрасте 19–20 лет я знал только то, как обходиться своими двумя.

Попытка стать героем – ужасный путь, который заканчивается тем, что ты становишься злодеем

Если бы у меня даже были все необходимые умения и опыт, чтобы сделать работу как надо, то все равно глупой была попытка закончить ее без помощи. Не только потому, что это менее эффективно, но и потому, что невозможно научиться новым вещам или усовершенствоваться, трудясь в изоляции. Мое отвращение к тому, чтобы обратиться за помощью, стало моей величайшей ошибкой, глубочайшим провалом. Дольше, чем мне хотелось бы признать, я считал «помощь» бранным словом. Я с охотой помогал другим и никогда не осуждал того, кто просил о помощи, но с ужасной неохотой просил о ней сам, поскольку такую просьбу воспринимал как признание собственной неудачи.