Словно сорок ушатов ледяной воды опрокинулись на его голову, и он вздрогнул, очнулся от морока и замер, тяжело дыша и борясь с желанием схватиться за голову и броситься бежать, куда глаза глядят.
Бархатный голос больше не шептал – он грохотал теперь сталью былых и будущих побед, призывая на битву:
– Восстановить… Отомстить… Проучить… – чувствуя, что снова проваливается в кровавую пелену боевого неистовства и не в силах бороться с этим, задыхаясь, повторял конунг.
– Отомстить… Ахмету… Эссельте… Ивану… Отплатить им… за невинно убиенных детей… женщин… младенцев…
– Д-д… Н-но… Н-нет… нет!.. Они не могут… не могли… – яд леденящих кровь видений палил и терзал растерянную, сконфуженную душу отряга, но что-то маленькое, зажатое в угол и почти раздавленное, упрямо не сдавалось и твердило остервенело: – Я… н-не верю… н-нет…
В другой его руке был зажат надрывающийся от плача ребенок. Варвар поднял голову, и Олаф с ужасом понял, что лицо чужеземного воина было ему знакомо. Это было лицо… лицо… лицо… Лицо Ивана!..
Ивана?..
ИВАНА?!
Но он не может!.. Ни за что!.. Это бред! Он… он… Такие как он…
Лукоморец поднял над крохой меч…
Через секунду варвар в красном кафтане и с лицом Ивана снова стоял на фоне горящего города, стискивая ребенка в руках.
И снова горячая чернильная волна налетела, растворяя картинку, и вновь через несколько мгновений на пригорке появился воин в красном кафтане и с мечом.
– Ах ты… гад… гадина… гадюка подколодная… – голос Олафа срывался и хрипел, точно сорванный долгим яростным криком – впрочем, так оно и было:. – Ах ты варгово отродье… драконья отрыжка… выползень поганый… Ты меня на Ивана натравить хотел?! На Сеньку?! На Ахмета?! Да я тебя своими руками засуну в такую дыру, что ты из нее еще миллион лет не вылезешь!!!..
– Эх, были бы у меня руки свободные – я б тебе такую справедливость установил… – бешено прорычал отряг.