Каждый новый день

– У нас было ваше «секс-одеяло», но мы на нем ничем таким не занимались. Мы просто целовались. И нам этого было достаточно.

– А что я сказала, выходя из машины?

– Что это счастливая нота.

– Правильно. Так, теперь – быстро: как зовут подружку Стива?

– Стефани.

– А когда закончилась вечеринка?

– В четверть двенадцатого.

– А когда ты был в теле той девушки, которую я таскала с собой на все занятия, что было в той записке, которую ты мне передал?

– Что-то вроде «а здесь у вас точно такое же занудство, как и в той школе, куда я хожу сейчас».

– И какие пуговицы были в тот день на твоем рюкзачке?

– Котята-аниме.

– Ну, в общем, одно из двух: или ты выдающийся лжец, или каждый день меняешь тела. Не знаю, что и выбрать.

– Могу подсказать: выбирай второй вариант.

За спиной Рианнон я вижу женщину; она как-то странно на нас поглядывает. Подслушала наш разговор?

– Давай выйдем отсюда, – шепотом говорю я. – Кажется, у нас появилась аудитория.

Рианнон скептически смотрит на меня:

– Вот стал бы ты снова той миниатюрной девицей из группы поддержки, я бы еще подумала, а так… взгляни на себя: не знаю, вполне ли ты понимаешь, на кого сейчас похож, – с виду ты настоящий громила. А в моих ушах отчетливо звучит голос матери: «Никаких темных переулков».

Я показываю за окно, на скамейку у дороги.

– Вон там совершенно открытое место, и подслушивать некому.

– Прекрасно; тогда идем.

Пока мы пробираемся к выходу, я оглядываюсь на женщину, которая подслушивала: она выглядит разочарованной. Мне бросается в глаза, как много было вокруг людей с раскрытыми ноутбуками; остается только надеяться, что никто из них не делал записей.

Мы подходим к скамейке, и Рианнон ждет, пока я сяду первым: хочет сама установить расстояние между нами, когда сядет рядом. Это мелочь, но очень существенная.

– Так ты говоришь, что ты такой с самого рождения?

– Да. Не припоминаю, чтобы когда-нибудь было по-другому.

– Ну а как это все происходило? Не сбивало с толку?

– Думаю, что я привык. Поначалу, уверен, я воображал, что так живут все. Я имею в виду вот что: если ты младенец, тебе на самом деле все равно, кто о тебе заботится (пока заботятся, конечно). Когда я был маленьким ребенком, то думал, что это все какая-то игра, и мое сознание научилось получать доступ к информации – ну, понимаешь, я мог считывать информацию из памяти людей, тела которых занимал, – естественным путем. Поэтому я всегда знал, как меня зовут и где я нахожусь. И только в возрасте шести-семи лет я начал понимать, что я не такой, как все. А дожив до девяти или – не помню – десяти лет, впервые захотел все это прекратить.

– На самом деле захотел?

– Ну конечно! Только представь: тебя гложет тоска по родине, а ты не имеешь ни малейшего представления, где родился. Вот на что это было похоже. Я хотел, чтобы у меня были друзья, мама, папа, собака, но я не мог удержать их дольше одного дня. Было очень горько. Со временем я с этим смирился. Я осознал, что это моя жизнь, что я так живу и с этим ничего нельзя поделать. Я не мог бороться с течением и поэтому решил просто плыть по нему.

– Сколько раз ты уже все это рассказывал?

– Ни разу, никому, клянусь. Ты первая, кому я открылся.

Услышав эти слова, она должна была бы почувствовать себя особенной (для того и было сказано), но получается совсем по-другому – она разволновалась.

– У тебя должны быть родители, так? То есть – у всех ведь есть родители.

Я пожимаю плечами:

– Не имею никакого представления, есть ли они, нет ли, – думаю, могли быть. Но похоже, спросить-то мне некого. Я еще не встречал никого, похожего на меня. Никого, кого бы я опознал наверняка.

Судя по выражению ее лица, она считает, что я рассказываю очень печальные вещи. Не знаю, как ей доказать, что на самом деле все не так уж плохо.

– Мой мир будто состоит из разных картинок, которые все время меняются, – начинаю я… и умолкаю, не зная, как продолжить свою мысль.

– Продолжай, – просит она.

– В общем, я понимаю: может показаться, что моя жизнь ужасна, но я уже успел узнать так много всего! Согласись, трудно получить полное представление о жизни, когда видишь ее глазами только одного человека. Ты остаешься привязанным к той действительности, в которой существует твое тело. Но когда это тело меняется каждый день, ты начинаешь лучше ощущать то общее, что объединяет мир. Это проявляется и в самых банальных вещах. Ты узнаешь, что вкус вишни разные люди воспринимают по-разному. Голубой цвет, например, они тоже видят по-разному. Ты выучиваешь все варианты странных ритуалов, с помощью которых парни неосознанно пытаются выразить свои чувства к девчонкам, когда влюбляются. Узнаешь, что если мама или папа читают тебе на ночь сказки, то это верный признак того, что они хорошие родители: ведь у тебя было так много других мам и пап, которым не хватало на это времени! Видя мир под таким количеством разных углов, ты лучше понимаешь, насколько он многомерен.