Каждый пред Богом наг

На самом деле после развода Вовин отец никуда не исчез, он очень хотел сохранить связь с сыном, с Вовой, он и пытался это всячески сделать, но бывшая теперь уже жена категорически заявила, что сына он больше не увидит никогда и что она сделает всё, чтобы именно так и было. Лишь после этих, впрочем, весьма ненастойчивых попыток, он и исчез с семейной картины, а вскоре женился по второму заходу и куда-то уехал на новое житьё, но, как узналось много-много лет спустя, детей у них почему-то так и не родилось, хотя новая его жена была тогда молода.

Вовина мама частенько задерживалась по вечерам на работе, но не из-за собственно работы, а на всяких радостных коллективных мероприятиях: то чьи-то дни рождения отмечали до глубокой ночи, то фильмы какие-то импортные, не шедшие в кинотеатрах, но запускавшиеся в актовом зале их престижного агентства, оставалась смотреть с сотрудниками, то ещё что-то крайне важное, что никак невозможно было пропустить, обязательно надо было ей посетить. А была она истинной душой коллектива: ярко-остроумная, весёлая, до жути общительная, хохотушка — без неё не обходилось ни одно коллективное событие на работе, более того, бывало, что сотрудники даже переносили какое-либо отмечание празднества, если оказывалось, что она не может на нём присутствовать. Именно там, на работе, среди обожающих сотрудников, она чувствовала себя королевой, но надо признать, что и работала она добросовестно, с энтузиазмом, да и просто очень хорошо, за что и получала от начальства весьма приличные по тем временам премии.

Когда она в очередной раз задерживалась после работы на торжество, она, конечно, сразу звонила родителям, просила забрать Вову из детского садика, а ближе к ночи отвести его домой, то есть, в ту комнату в коммуналке, где она жила после развода, и оставить его там одного….впрочем, не совсем одного, ведь в соседней комнате проживала стареющая бездетная семейная пара, и оба с такой нежностью полюбили Вову, что готовы были присматривать за ним хоть до глубокой ночи. Но часто бывало, что и они так и не дожидались возвращения Вовиной мамы, когда время уже переваливало за полночь, и уходили в свою комнатку на покой, и бывало, что вернувшись чуть не под утро нагулявшаяся мама заставала маленького сына крепко спящим, с упавшей на стол головёнкой, с оловянными солдатиками в расслабленных ручках, и вокруг головы его тоже валялись и стояли кучки солдатиков, в которых он бесконечно любил играть. Она брала его на руки, чтобы перенести в кроватку, он тихо, сонно вздыхал, на миг просыпался, обвивал ручками её шею: «Мама…» и опять проваливался в свой сон.

Маленьким он часто плакал — так больно скучал у бабушки с дедушкой по маме. А когда она приезжала за ним, он кидался к ней «Мама!!!!», но она резко отталкивала его: «Ты меня испачкаешь!», и он замирал, изо всех силёнок сдерживая слёзы. Она не участвовала ни в одном периоде его жизни, она не ходила на детсадовские праздники, в которых Вова участвовал, она не провожала его в первый класс, она не ходила на родительские собрания в школе и ещё много чего она «не», всё это делали бабушка с дедушкой, а у неё на это совсем не было времени, потому что она должна была «зарабатывать деньги», зато на работе, где она была душой коллектива, с переживаниями рассказывала о сыне.

Но почему-то, необъяснимо племяшку свою, Танечку, с самого рождения близняшек мама Валя полюбила так, как родная мать Таню не любила. И маленькая Таня, как послушная собачонка, слушала каждое её слово, каждое замечание, она делала всё только так, как говорила ей мама Валя, она даже мысли не допускала проявить в чём-то смелость и сделать хоть что-то по-другому, по-своему.