Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил

Если бы вы увидели черновик этой рукописи, то поняли бы, что тогда я этого и не знал: редактор зачеркнул первый вариант фразы Джульетты и написал на полях: «гипо = холод, гипер = жар», в той свойственной всем редакторам манере – надменной, но полной готовности помочь, желающей исправить вашу ошибку и одновременно поразить вас своей осведомленностью.

– Хотя я сделала совсем немного, – продолжила Джульетта. – Если бы вы не обвязали себя стропой, я не знаю, смогла бы Эрин…

– Эрин? – Вспышкой пришло осознание. Голос на льду. Натяжение стропы, за миг до того, как я ушел под воду. – Что вы имеете в виду?

– Она увидела, что ты бросил веревку через дверцу. София сказала, что Кроуфорд не мог ее удержать. – Кэтрин говорила спокойно, даже слишком спокойно и рассудительно на фоне того, что творилось у меня в голове. – Эрин спасла тебе жизнь.

– Что она сделала? С ней все в порядке? – Я встал. Кровь прилила к голове, и я качнулся. Четыре руки поддержали меня. Кэтрин попыталась затолкать меня обратно в постель, но я протиснулся мимо нее к двери. – Где она?

– Она вышла на лед, – сказала Кэтрин.

– Эрин! – Я открыл дверь; шатаясь, вышел в коридор. – Эрин!

И врезался прямо в нее.

– Боже мой, Эрни! – Эрин успела шагнуть назад, крепко держа в руках поднос, на котором стояла банка с каким-то прохладительным напитком и две плошки с горячими чипсами. Наморщив лоб, она сказала: – Тебе нельзя вставать. – Потом посмотрела поверх моего плеча и повторила: – Ему нельзя вставать.

Не помню, я потерял равновесие или от избытка чувств бросился на нее, так как, вообще-то, не склонен к таким всплескам эмоций, но следующее, что запечатлелось в моей памяти, это как я обнимаю Эрин, крепко-крепко, насколько позволяли мне ослабевшие от оксикодона руки. Она вернула мне мое тепло, и мы постояли так секунду, как будто не приехали в горы врозь друг от друга. Как будто никогда не менялись. Как будто в ее жизни не открывалась новая глава.

– Давненько я не принимал ледяную ванну, – прошептал я ей на ухо.

Она крепко сжала мои плечи. Ее смех был похож на икоту, к нему примешивались всхлипы, а потом мы оба уже сотрясались в объятиях друг друга. Я ощутил влагу слез на шее.

Можно было бы и выйти на улицу. С этим письмом из клиники по лечению бесплодия, которое я вскрыл за завтраком. Но ведь предполагалось, что новости будут хорошие. Мои маленькие пловцы были олимпийской сборной. Ледяные ванны и свободные трусы, ни капли алкоголя и устрицы, все эти дикие эксперименты для повышения фертильности оказались напрасными. Я пребывал в смятении, пытался понять, пока не позвонил в клинику. Там мне сказали, что мою жену обрадовали новости, которые они передали ей, так как я не отвечал на звонки. Я сказал, что не пропускал никаких звонков, и, когда говоривший со мной человек проверил, оказалось, что у них в списке контактов был номер Эрин, а не мой. Она сказала им, что для меня предпочтительнее получить результаты по почте. Они сделали пометку на моей карточке. И адрес у них был верный, так что они не понимают, почему я продолжаю забрасывать их электронными письмами с просьбой прислать ответ. Посреди этого разговора я вспомнил, с какой настойчивостью Эрин стремилась первой добраться до почтового ящика. Как она говорила мне, что первое письмо потеряли на почте. Второе испортил дождь.

Все это ураганом пронеслось у меня в голове в то утро, пока я читал письмо за завтраком. Это была чистая удача, что я оказался у почтового ящика раньше Эрин. Может быть, она так много раз опережала меня, что расслабилась. Пока я читал, мрачная, полная подозрений мысль: «Не проверить ли мусорные баки у подъездной дорожки?» – закралась в меня. Домой я вернулся, испачканный протухшим соком от жаркого недельной давности, оно текло по моему запястью, а в руке я сжимал маленький алюминиевый пакетик. Вы знаете такие, на них проставлены дни недели.

Прощай, кремень!

Все это теперь не имело значения. Она спасла мне жизнь. И она была здесь.

Подсознательно я чувствовал, что те трое в комнате давят на меня своим присутствием. Пристально следят, как бы я снова не потерял сознание, и это угнетало. На самом деле я понимал, что кто-то пытался отправить гроб на дно озера. Может, и меня прихлопнуть заодно тоже хотели или я просто попался на пути. Осматривать фургон меня отправил Майкл, что было подозрительно, но он не мог притащить сюда, в горы, гроб, чтобы просто избавиться от него. К чему тратить столько усилий? Если он хотел заманить меня в ловушку и убить, то помахал бы перед моим носом чем-нибудь более привлекательным. Или просто расправился бы со мной в сушильне. Доверял я ему полностью или нет, но он посвятил меня в страшную тайну. Теперь нужно спросить у него, как все это соотносится одно с другим.