Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе

– Да. Но для всей этой толпы на площади не происходит ничего особенного. А оно и не происходит! Но что плохого в изображении, влюбленном в такой момент? Люди разговаривают о праздном. Женщина едет с ребенком в велосипедной корзине, свежая рыба в пакете подвешена на руль и еще дергается. Человек поет караоке в розовой будке на станции метро после работы. Это то, о чем должны быть новости. Breaking news: «Во всех уголках планеты жизнь продолжается!» – вечная, удивительная новость. Мне кажется бессмысленным бомбить мир изображениями кровавых ужасов, безумия, травм, смерти, расчлененки и страдания. Этим заняты новости. Искусство не может соревноваться с новостями по части отвращения, бед и зла. Оно проиграет, даже в качестве медийного терроризма. Настоящим радикализмом в наши дни были бы изображения красоты обыкновенной жизни, преподносящие ее как фурор и сенсацию, которой она и является вот уже тысячи лет. В этот самый миг старики выгуливают птиц в шанхайском парке. В Венеции пацаны гоняют мяч во дворе бывшего монастыря, и колокольный звон невпопад отсчитывает им голы. На берлинской площади студенты воскуривают в косяках силу своей дурной, бесконечной молодости в небеса, где из нее рождаются новые звезды, а граффити смотрят на них со старых стен, как инопланетные иконы. Индийский фермер рисует корове на заду хищные глаза, чтобы уберечь ее от тигров. А на одном китайском острове храмовый хранитель… ну ты поняла. Для всех этих людей не происходит ничего особенного. Но это и есть новости! Повседневная жизнь – потрясающая новость. Глянь из окна. То, что ты видишь, – поразительная новость для большинства людей на планете.

– Звучит как манифест. Ты все это запиши. Это и будет твоим художественным высказыванием, – Принцесса воздела руки, будто произнося заклинание, чтобы вызвать мое художественное высказывание, как духа, из небытия. – Вечные Новости!

– Вечные новости, – повторила я, – как вариант… Ну, допустим. А ты? Какое у тебя художественное высказывание?

– О, я без понятия.

* * *

До меня постепенно начинало доходить, что мы были не просто людьми внутри очень разных шаров, которым чудом посчастливилось сдружиться, – мы по-разному мыслили и у нас были противоположные способы проживать жизнь.

– Ты собираешься запустить это в производство? – спрашивала я, напяливая свитер из любви.

– Не знаю.

– Ну что-то же ты планировала, когда его делала?

– Не знаю. Я просто его сделала.

Она все делала «просто». Мне же всенепременно нужен был план, ясная цель и гарантии, что одно приведет к другому. При этом я хотела, что твой хомячок, по дороге из лабиринта выиграть джекпот, съесть морковку и вообще отлично провести время. Принцесса же ничего не хотела. Она «просто» делала вещи, не задумываясь о целях и результатах. Этот подход распространялся на все – от тоскующего дивана до жизни.

– Что ты будешь делать после резиденции? – как-то спросила я.

– Не знаю. Эта резиденция подвернулась очень кстати, потому что я больше не могла платить за квартиру.

– А что потом? Вернешься на работу в «Эппл»?

– Не знаю. У меня еще три месяца, что-нибудь придет. Я не волнуюсь.

Она не волнуется. Она ни о чем не волнуется. Она не волнуется о проекте – «что-нибудь придумается», не волнуется о финальной выставке – «что-то подвернется», не волнуется о деньгах и о работе – «как-то оно будет».

Ей было чуждо все, присущее мне, – целеполагание, контроль, деятельность. Ее стихиями были созерцание, расслабленность и праздность. Если меня неизвестность страшила, то Принцесса ценила жизнь за силу ее перемен. Она ни с чем не боролась, ничему не противилась и «просто» следовала обстоятельствам, как вода. По вопросам жизни и смерти она сохраняла императорское спокойствие, зато ее да волновало, как устроить хомячку в лабиринте Диснейленд!

Больше всего меня в ней очаровывала эта страстная увлеченность праздным и несущественным. Она была полна жизни и жгучего любопытства. Могла изводить недели на бессмысленную для меня дребедень. В ней не было спешки, не было напряжения. Ее не мучили амбиции. Словом, она не утратила способности жить «просто так». Я же следовала нелепой догме, что жить нужно зачем-то. Что во всем всенепременно должны быть смысл, стремленье и тернистый путь.

Однажды я даже застала ее за каллиграфией. Она прицепила кисть к длинной палке от швабры и стоя выводила иероглифы на устланном рисовой бумагой полу.

– Что ты делаешь?

– Хочу попробовать, а что если на палке?!

– Зачем?

– Не знаю. Просто…

Неуемное любопытство к бесцельному.

– Даоска, – завидовала я.

* * *

Из-за рисования и долгих зависаний на Принцессином диване мои вылазки в город сделались совсем редкими: шнурки, пельменная, максимум – улица вожделения, если стерлись кисти или закончилась тушь.

В один из таких дней, возвращаясь с новым уловом кистей, я обнаружила дверь своей студии открытой, а у двери – несколько тележек с моющими средствами, полотенцами и прочим гостиничным добром. Случилось что? Может, потоп или опять что-то с проводкой? На прошлой неделе вырубался свет…