Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649

Вследствие всего этого некоторые уступки левеллерам были сделаны Айртоном при составлении Ремонстрации, которую 20 ноября армия представила в парламент. Но Лилберн все еще не был удовлетворен. Приехав в Виндзор, чтобы противопоставить грандам новые аргументы, он нашел Айртона в Бартер-Инне, где тот готовился к походу на Лондон. Лилберна охватило негодование. По его словам, этот был проект «самого отчаянного озорства». Захватить парламент, вывести короля на суд – все это бесполезные и ошибочные шаги, если армия сначала не обеспечит «достаточной безопасности народу для будущего установления его свобод и вольностей». Айртон был нетерпелив и зол, но полковник Харрисон («изящный позолоченный Харрисон», как насмешливо написал Лилберн) был настроен примирительно, и это было удачей, так как Лилберн был уже на грани того, чтобы поднять в Лондоне своих приверженцев на демонстрацию против армии. В конце концов его умиротворил план нового «Народного соглашения», которое будет разработано представителями парламента, армии и левеллеров.

Таким образом было получено согласие левеллеров на первый шаг к суду над королем. Но Лилберна перехитрили. Он был прав, когда доказывал, что следует обеспечить «достаточной безопасности народу» до, а не после похода армии на Лондон. Как только гранды взяли бы власть в свои руки, утвердившись в столице и взяв под контроль парламент, то позаботились бы, чтобы никакое «Народное соглашение», разработанное в сотрудничестве с левеллерами, не отняло бы власть из их умелых рук.

Такова была опасность, с которой столкнулись Кромвель и армия при планировании суда над королем. Разгромленные и подавленные роялисты, красноречивые и непримиримые пресвитерианцы – все они противодействовали суду над королем, основываясь на долге и морали. Наконец, были еще более неуловимо опасные левеллеры, которые одобряли суд над королем и даже казнь короля, но лишь как часть более далеко идущей революции, которую гранды, тогдашние архитекторы судьбы нации, не имели никакого намерения допустить.

Глава 4 Встреча права и силы 15 декабря 1648 – 6 января 1649

I

В замке Херст король свободно разговаривал со своими тюремщиками, так как ему больше нечего было терять и незачем соблюдать осторожность. Он был спокоен, даже весел. Горькое смирение, которое, по-видимому, доминировало в его настроении в последние дни пребывания в Ньюпорте, уступило место удивительному оптимизму. Карл напомнил этим надзирателям, что не существует такого закона, по которому можно судить короля. Если армия серьезно угрожает его жизни, то, несомненно, ей будут противодействовать магнаты в Сити; могут вмешаться иностранные государи, и, по всей вероятности, состоится вторжение роялистов из Ирландии. Все это звучало правдоподобно, и Карл, наверное, сам верил в это. Было трудно, почти невозможно для человека, который всю жизнь был убежден, что действует по Божественному поручению, принять мысль, что его могут судить и приговорить люди, над которыми его поставил Господь. Он был все еще уверен, что большинство его подданных желают снова увидеть его на троне и что армия сказала гораздо больше, чем подразумевала в своей Ремонстрации. Он также какое-то время, по-видимому, верил, что угроза суда была для того, чтобы попугать его и заставить отказаться от божественно дарованных прав на корону.

В Лондоне среди запрещенных листовок, продаваемых на улицах, появилась декларация, якобы написанная его рукой. На ней не было обозначено имя типографа из страха перед преследованиями. Король, возможно, поручил составить такое послание одному из своих преданных придворных, кто находился с ним в последнюю ночь его пребывания в Ньюпорте, – Ричмонду или Линдси. Или он мог тайно отправить его из замка Херста, когда, по крайней мере, однажды он сумел отослать сообщение своему преданному слуге за его стенами. Также возможно, текст декларации был написан журналистом, работавшим на роялистов. В декларации – был ее автором король или нет – с достоинством выражалась его точка зрения – убежденность, что на нем нет никакой вины, и его покорность Божьей воле: «Нет ничего, что может более препятствовать долгожданному миру для этого народа, чем незаконные действия, которые допускают, что слуги могут стать хозяевами и стремиться к демократии… Я снова заявляю всем любящим меня подданным (и один Господь знает, уж не в последний ли раз), что я честно добивался мира и что мои мысли были искренними и чистыми, без всяких дурных целей, и не осталось ничего такого не сделанного мной, что моя совесть позволила бы мне сделать…»