Казнь Мира. Книга первая (СИ)

Вой сотряс пещеру, и впервые Фео прервал видение сам, не дожидаясь его конца. В гостиной Драголин уже не слышно императора, но и щебет птиц бил по ушам, а дневной свет после мрака — по глазам. Время позволило уйти из прошлого, но пережитое не отпускало душу.

У Шакилара вновь изменился лишь взгляд, в котором читалось смятение и едва уловимая боль. Принц сел на подушки и повернулся к окну, о чём-то размышляя. Фео не решался тревожить дракона, пока тот не обратится к нему сам. Так и случилось.

— Дай мне увидеть, что за очаг избавлял моего отца от страданий.

Фео не спорил. Тайна коснулась и его лично. Он пока не понимал, как, но чувствовал, что должен получить ответ, что за внешняя сила может избавить Живущего на Земле от страданий.

Перед Фео возник тронный зал во всём великолепии самоцветов. В полном одиночестве на троне сидел понурый император, сжимавший в руке свиток с красной восковой печатью. Миг — взвились ленты, и из клыкастой пасти вырвалось пламя. Упавший свиток вспыхнул, но не сгорел, лишь печать оплавилась, кровавыми слезами испачкав пол.

Прозвучала труба, и тяжёлые двери в тронный зал отворились. Фео замер, следя за каждым шагом единственного вошедшего. Даже плохое зрение не помешало узнать Аватара, не того болезненно-мрачного из видения о гибели Синдтэри, а гордого и величественного. Огнём горел его взор. Светом лучился венец Аватара — пять символов народов, парящих вокруг лба и связанных меж собой тончайшими нитями, напоминавшими о Корнях Мирового Древа. Впереди сиял полумесяц. Белая мантия Аватара была расшита колдовскими рунами, среди которых чаще всего встречались «орэ» — мир (земля), «эрэ» — звезда, «эниэ» — свет. Три самых священных слова для эльфов. Аватар не стеснялся подчёркивать, к какому народу он принадлежит, хоть эльф в нём угадывался не с первого взгляда. Рост и редкий медный цвет волос делал его похожим на феникса или человека, но, должно быть, Эллариссэ-враг людей обозлился бы на такое сравнение.

Император встал и спустился с пьедестала, чтобы поприветствовать Аватара, но радости не выказывал.

— Семейство ваше в тревоге, раз решилось написать мне, — сказал Эллариссэ, бросив быстрый взгляд на свиток в руке императора, — а после перехваченного письма лететь ко мне во дворец. Пожалейте супругу и дочь — примите дар исцеления от царицы фениксов.

— Нет! — прошипел император. — Я от жены ничего не требовал, Мэйджина вовсе полезла не в своё дело!

— Разве виновата ваша жена, что хочет стать матерью и сделать вас счастливее, а империю — крепче? Видите ли вы что-то за своей гордыней?

Аватар говорил спокойно и размеренно, словно речь шла о чём-то повседневном, а император накалялся. Его глаза налились жёлтым ядом, и смотрел он как змей.

— Стоят ли мертворождённые дети вашей обиды?

— Хватит, Аватар! Если ты не исцелил мою жену до конца, то никто не сможет! Какой-то цветок точно!

В ответ Эллариссэ тяжело вздохнул.

— Этот цветок — часть истинного Мирового Древа, а я — лишь отражение его могущества. Я не всесилен, и моей гордости приходится тяжелее, чем твоей, но я не даю страдать никому, кроме себя.

Странно звучали такие слова. Сколько лет прошло с этого разговора? Что должно измениться в открытом для всех Живущих сердце? Впервые Фео почувствовал жалость к Аватару.

— Если ничего, кроме гордыни, тебя не мучает, если через всю долгую жизнь за тобой не тянется шлейф ошибок — ты не понимаешь меня и права судить не имеешь. Если Нанаян не верит в мою любовь, если ей по нраву рожать детей, чтобы взглянуть, кто из них выживет, но стыдно посмотреть мне в глаза, то пусть исполнится её желание! Её гордость выше моей! Видишь, Аватар, я способен уступить, способен принизить себя перед соседями!

Эллариссэ кивнул и тихо, в противовес полукрику императора, добавил:

— Попроси о помощи. Это не унизительно.

Фео посмотрел на принца, который стоял как завороженный. В речи Аватара он слышал своё, и Фео понимал, что. Оба видели правителя мира не тем, кем знали его все в последние годы. Не мог эльф, милосердный и сострадающий, быть убийцей его отца.

— Ты не сделал моих детей живыми. Что можешь сделать с душой? Ты прав — могущество твоё не так велико.

Аватар поморщился.

— Я помогу тебе, если попросишь. Ты милосерден к другим, и я буду милосерден к тебе, — произнёс он, не глядя на императора.

Тот кивнул, и на лице его была не злоба, а любопытство.

— Я дам тебе искру творения — часть огня моей души. Я могу поделиться им, как делится своим светом великое Древо.

Всё больше и больше Фео убеждался, что между Аватаром и тенью-убийцей — пропасть, и только здравый рассудок позволял ему верить в услышанное.

Император же гортанно рассмеялся:

— И что, ради каждого страждущего рвешь свою сущность? В мире есть многие, достойные чудесного света больше меня!

— Я делаю это не только ради тебя, но и твоей семьи. Вы прошли через многие страдания, но по глупости множите их. В моей власти это остановить.

— Жалостью это называется, Аватар. Ты меня жалеешь.