Фео не заметил, как и она исчезла. Опадали листья, пахло тёплой смолой и хвоей. Трещали на разные голоса птицы. Дятел трудился, надеясь добраться до короедов. Над кронами возвышались белые башни. Домэн вот он, в паре шагов. Только войти под покров и всё, Эдельвейс узнает о Фео. Его увидят тысячи эльфов с любого конца города. Осыплют вопросами, и если он уклонится от ответа, то останутся союзники окутанными паутиной лжи, а ловкий кукловод продолжит дёргать за ниточки.
«Может, я уже под щитом и все меня видят? Вряд ли Ситинхэ этого хочет. Но… если я был вхож в город, то, может, рискну?»
Фео огляделся. Никого. Двинулся вперёд, пока не наткнулся на незримую преграду. Она, впрочем, пропустила. Видимо, сама Ситинхэ была не против. Выдохнув, Фео произнёс заклинание.
Сондэ сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Не в кабинете — его Фео помнил неплохо, — а в покоях, не похожих на эльфийские. На гравюрах вдоль стен — танцовщицы-фениксы, опоясанные языками пламени или же тканные картины, тоже из Эю. Резная мебель — драконья, как и халат императора, а костяная трубка в его руках — искусство Нанрога. Нашлось место даже человечьему — Фео заметил кованный очаг, какие бывали в богатых столичных домах.
«Надо же», — подумал Фео. Теперь чувства, пусть и мимолётные, к смертной женщине не удивляли.
Напротив императора в таком же кресле сидела Ситинхэ. Темным пятном было вино в хрустальном бокале, который она подносила к губам, но не отпивала.
— Так, значит, считаешь, я должен признать Эдельвейс? — начал Сондэ, глядя на сестру. — Всё мне до конца не ясно, почему ты настаиваешь?
— В первую очередь ты себя от страха избавишь, и эта страница прошлого для тебя будет перевёрнута, а там и другое, как бусины, упадёт.
— Другое?
— Да. Новая эра близится, и каждый из нас может войти в неё чистым.
— Ты вроде даже не выпила, а уже такие речи ведешь.
Ситинхэ качнула бокал, и вино едва не плеснуло за край. Будто случайно повернулась в сторону Фео, но он уже знал секрет её взгляда сквозь эфир.
— А ты уверена, что для Эдельвейс так будет лучше? Из-за этого человека она голову потеряла, печётся о нём сильнее, чем о брате. Если я признаю её, то никогда она не будет с Квенъяром.
— Он уже великий герой, разве мало? Возможно, люди его захотят поставить царствовать.
— Он не эльф и умрёт быстрее, чем она осознает тяжесть своих лет. Наши народы живут в разных мирах, Ситинхэ, я сам ощутил, как далеки они друг от друга. Ещё есть надежда, что Дели одумается.
— Вряд ли одумается. Любовь в наши сердца крепко вонзается. Но отпустить дочь или нет — зависит от тебя. Принцессой она принесёт твою волю в царство людей, а время смоет наши грехи.
— Ты точно пьяна. Не вином — ожиданиями. Думаешь, я не понимаю, не вижу, чем ты занята, и в храмах виспери нет моих глаз? Задумала своего Лу Тенгру сделать Аватаром? Всех своих должников посадишь править? Впрочем, почему мне быть против? Хорошо, Сити, сыграю по-твоему: если станет царём Квенъяр, то отпущу к нему Эдельвейс. Нет — нечего ему тянуться к императорской крови.
— Меня это вполне устраивает.
— А что тебя ещё устраивает, Сити? — Сондэ крепко сжал бокал. — Я потерял двоих детей, а ты хочешь, чтобы и третьего пережил ради твоей истины? Пытаешься перехитрить судьбу, исправить по своему разумению. Мало я испытал боли?
— Не мало.
Хрусталь лопнул, и под крик боли Фео свернул видение. Под тёплым осенним солнцем он вспоминал, как раскрыл заговор против Бахтияра. Теперь же случившее виделось ещё одной частью плана Ситинхэ, которая чужими руками расправилась с противниками эльфийской власти.
Глава 80. Проклятие отверженных
Фео смотрел в бушующую морскую даль с вершины заброшенного маяка. Здесь же сидел Лу Тенгру. За много часов он не произнёс ни слова, а к воде, сухарям и вяленому мясу, заранее заготовленному, прикасался, когда Фео спал. Единственное, что делал колдун — крутил подаренный Ситинхэ ярко-красный тёплый кристалл. Принцесса ушла. Не телепортировалась, а именно пешком направилась вдоль берега к порту, откуда, вероятно, планировала вернуться в столицу. Странно выглядела её одинокая фигура, облачённая в белые, казалось, мерцающие одежды среди серых волн и скал.
Пока Ситинхэ была рядом, всё внимание Лу Тенгру принадлежало ей. Фео неуютно себя чувствовал и несколько раз спускался вниз, но шквальный ветер гнал назад, в полое тело каменного стража, наблюдавшего за морем потухшими глазами. Сотни лет в них не горел огонь.
При Унгвайяре, рассказывала Ситинхэ, было построено много маяков для наблюдения за Океаном Штормов и демонами Нанрога, но с приходом Аватара надобность отпала. Торговые пути освещать хватало половины.
Север полуострова Галатейя — край купеческий и промысловый, земля здесь не простаивает. Но этим маяком никто не интересовался. Говорили, проклят.
«Замечательное место подыскала Ситинхэ», — вздохнул Фео. Его проклятие не пугало, но наполняло тоской и без того замученную душу.