Казнь Мира. Книга третья (СИ)

— Красивая сказка об искуплении. Вот только почва под ней червивая, как и души многих, кто сейчас шторм усыпляет. Сиана и Гайэрана не родители так нарекли, а оборотни обозвали, чтобы забыть настоящие имена. Охотились братья не на простых нерп, а на отверженных, и не сколько ради шкур, а чтоб проучить и загнать обратно во тьму. За это были братья прокляты: онемели и в одном облике оказались заточены. Только не изгнали их, а на родной земле охотились на них бывшие сородичи как на отверженных, ушедших с ледника. Никогда в нас оборотни не увидят равных, даже если весь мир погибнет, даже если все Великие Духи спустятся на Землю и прикажут. Никогда.

— А что в итоге с братьями случилось? — не выдержал Фео.

Он должен был посочувствовать отверженным, но не смог. Когда облако прольёт дождь, напоит землю — оно растворяется. Нет бесконечной силы, бесконечного мужества и выдержки. Всё кончается. Из Фео черпали слишком долго.

— Они искупили грех перед собой и Духами, но не перед оборотнями. Не смогли погасить старую вражду, которую лелеют все в Нанроге. Для кого-то ненависть — смысл жизни, а ненавидеть отверженных легко.

Миро всё время смотрел в сторону Хоуфры, и, чуть окрепнув, подошёл, чтобы сказать тихое: «Спасибо». Стоя рядом, они были довольно похожи друг на друга, почти как Фео на Гиддеона, только черты отверженного смазывали сходство. «Всё оборотни похожи, — отмахнулся Фео, — я бы одно племя от другого никогда не отличил».

Уже перед отлётом к нему подошёл Шакилар.

— Ты был героем в Даву, и тебе снова предстоит им стать. Только ты можешь сдержать чары Времени Аватара. Теперь у нас нет права на ошибку, если потеряем ещё один артефакт — не победим.

Фео ожидал другого слова — «погибнем», но отчего-то Шакилар не произнёс его.

«Может, пережить надеется? Его государь не объявил войну Аватару, а те драконы, что с нами — подданные фениксов. Что помешает Шакилару отступить, если он увидит, как безнадёжна борьба? Эллариссэ его не убил, как и Фатияру. Скажет: «Прощу», — и те народы вернутся под его власть. Только я один рискую по-настоящему, только мне отступать некуда».

Глава 81. Император и князь

— Горы самоцветов, наши копи и равнинные богатства — всё загребут себе человечьи руки. Род людской будет разрастаться, пока не займёт Хавинор от края до края — с юга на север, с запада на восток. Численностью они превзойдут фениксов, эльфов, драконов и оборотней вместе взятых, потому что такой подарок им сделал Неру в обмен на короткую жизнь — то описано подробно в свитках Айюнэ, что хранились в царских архивах ещё до предательства Оссэ и Казни Мира.

Посол говорил много, время от времени поправляя съезжающее на нос пенсне. Унгвайяр слушал, иногда поглядывая в лежащие перед ним прошения. Постукивал пальцами по столешнице, в которой под смолой застыла красота даров эльфийской земли: все виды шишек, сушеных цветов и ягод кружились в причудливом вихре, оттеняя собой великолепный лунный камень — шестирогий полумесяц. Ещё один символ единства, придуманный Унгвайяром.

В отражении зеркал Эллариссэ видел свои каштановые волосы. Медь в столичном золоте. Ребёнок Аватара тоже будет золотоволосым, чему Унгвайяр порадуется.

— Так, от имени княжества Лиёдари мы просим Его императорское величество Унгвайяра Шандориэна и Его светлость Великого Аватара Эллариссэ пересмотреть решение о передаче нашего края человеческому царству Силиндэ. Здесь, нижеподписавшиеся… — посол перечислил несколько десятков патрицианских фамилий.

«Его светлость…» — Эллариссэ выпрямил спину и поднял голову. Давно к нему так не обращались. Значит, для посла он — князь Лиёдари, тот, от кого ожидают заступничества. В тёмно-синих глазах читалось осуждение: посол знал, что именно Аватар предложил передать земли. Не отстоял скудные, унылые владения отца, а продал инородцам. В лиёдарцах же не видит своих: они меднокожие, он бледен; они крепки, он хил; они носят бронзу, он — золото; они для него не ближе людей и дальше всех прочих народов.

— У вас есть право голоса, — ответил Унгвайяр, — а у меня — право не слушать. Давно ли всякая шушара считает, что может оспаривать решения императора? Владения я вам дал — и охотно твои говоруны их расхватали и уже рубят сосны, расчищая места под свои замки. Им нравится думать, что и тут, и там они кусок ухватят, но нет. Пусть прикроют рты. Я и так слишком щедр с теми, кто мою казну только опустошает. Поди прочь. А бумагу свою оставь — занятное, однако, вышло письмо.

Посол заскрипел зубами.

— Попомните мои слова, Шандориэн. От людей деваться будет некуда!

Унгвайяр махнул рукой, и стража вытолкала посла. Уже за тяжёлой дверью раздался крик. Видимо, гостя решили проучить за непочтение. Эллариссэ поднялся, чтобы вмешаться — как-никак соплеменник, но через секунду сел и уставился на лунный камень, навек утонувший в смоле.

— Сердишься, что не дал тебе высказаться? — поинтересовался Унгвайяр. — Извини. Я сам не хотел, чтобы эта мошкара сочла, что я выше тебя, но так получилось.

— Не страшно.

Прозвучало сдавленно, и Эллариссэ устыдился себя.