Казна императора

– Я думаю, пан управляющий извинит меня… Вы же видите, я тут ношусь как угорелый. Осваиваю…

– Так дело ж молодое… – Пенжонек понимающе улыбнулся.

– Да вот, увлекся… – Тешевич допил мадеру и поставил рюмку. – Ну а как вы?

– Ох, не спрашивайте, – Пенжонек безнадежно махнул рукой. – Вы же Хеленку видели…

– Да, глазастая девочка.

– Если б то девочка! Невеста. Гимназию кончила… А я, старый дурак, все девочка, девочка, а девочка и вот…

Враз расстроившись, Пенжонек опрокинул рюмку таким жестом, словно там была водка, а не вино.

– Что, проблемы какие-то? – Тешевич налил еще мадеры.

– Проблемы? – переспросил Пенжонек и усмехнулся. – Ну, начнем с того, что раньше я спокойно чесал утром пузо, а теперь первым делом ищу халат…

– Ну, это ерунда!

Тешевич прошелся по гостиной и, представив, как Пенжонек спросонья кидается за халатом, весело фыркнул.

– Выделите ей пару комнат, сделайте другой вход, если хотите, переделайте весь флигель, я не возражаю.

– Да если б только это… – Пенжонек сокрушенно вздохнул. – А глаза?

– Глаза? – не понял Тешевич. – Чьи глаза?

– Да Хеленкины же… И у матери ее такие же были…

– А-а-а, – недоуменно протянул Тешевич и спросил: – А с матерью что случилось?

– Несчастный случай… – Пенжонек неожиданно хлюпнул носом и опять-таки залпом выпил мадеру. – Поскользнулась на лестнице, когда в погреб спускалась… А ведь молодая еще была, замуж могла выйти. И все через глаза эти…

– Ну при чем тут глаза? – Тешевич попытался успокоить Пенжонека.

– При том, при том… Я знаю! Кабы не эти глаза ее… Ох уж эти мне романтические истории…

– Что? С отцом что-то не так? – начал догадываться Тешевич.

– Да так, не так, кто разберет…

Пенжонек нахмурился. По всему было видно, что воспоминание это ему неприятно, но он все-таки пояснил:

– Отец ее русский, офицер из гарнизона, а сестра моя двоюродная полька… Сами понимаете, пан Алекс, как тут на это смотрят. Но они все равно… Браком сочетались законным и жили, вдобавок, душа в душу. Вот только детей долго не было. Одна Хеленка и родилась. Вот и вышло, дитя любви…

– Оно конечно… – Тешевич сочувственно вздохнул и осторожно поинтересовался: – А с отцом что?

– На фронте убили. В шестнадцатом… Полковником уже был. Но хоть разора этого не увидел… А вот сестра…

– Что, бедствовали?

– Да нет, не особо… И я помогал, чем мог, и у самих кое-что было. У Хеленки и сейчас дом неплохой. Приданое, как-никак… А вот сестра, – повторил Пенжонек и пригорюнился. – Писал я ей, выходи замуж! Нет, не вышла… Весь мир ей застил муж-красавец. А оно вон как повернулось…

Слова Пенжонека заставили Тешевича несколько изменить свое отношение к появлению Хеленки. Одно дело – просто смазливая девчонка, живущая в усадьбе на птичьих правах, и совсем другое – именитая гостья. Нет, при таком раскладе племянница управляющего была для поручика прежде всего дочерью офицера.

– Вот что, пан Пенжонек, – Тешевич, начавший было расхаживать по гостиной, резко остановился. – Я считаю, вы правильно сделали. И сколько нужно Хеленка ваша будет жить здесь. Если, конечно, захочет…

– Спасибо, – поблагодарил Пенжонек. – Я знаю, вы добрый, пан Алекс. А в усадьбе ей нравится…

– Ну и прекрасно! Насчет доброты, все мы люди, все человеки… – Тешевич внезапно смутился и, стремясь скрыть это, поспешно взял бутылку. – Давайте-ка еще выпьем… И вот еще… Где-то через недельку, когда ваша Хеленка освоится окончательно, соорудите что-то вроде званого ужина. Я вас с Хеленкой приглашаю… Знакомиться…

Уже потом, позже, Тешевич никак не мог понять, как у него вырвалось такое предложение. Мелькнула даже мысль о его некоей двусмысленности, но поручик тут же искренне посмеялся над собой. При всем желании он ничего, кроме глаз Хеленки, вспомнить не мог, а вот дочь полковника, поселившаяся в усадьбе в силу обстоятельств, должна быть встречена с должным уважением…

* * *

Слегка поскрипывая, добротная телега на железном ходу катила проселком. Бренчала сбруя, пофыркивала, мотая головой, лошадка, и позванивало привешенное к задку новенькое цинковое ведро. Устроившийся за спиной возницы Шурка Яницкий лениво следил за дорогой, примечая то зеленый листок подорожника на обочине, то повилику, а где и примятый след от разъезжавшихся на узости крестьянских возов.

Проселок с глубокими, окаймленными пыльной травой колеями тянулся полем поспевающей ржи, от которой уже шел теплый дурманящий запах. Там, среди колосьев, цветными точками мелькали и ярко синие васильки, и лиловый куколь, и желтая сурепка. Дальше виднелся забегавший на холм лесок, а снежно белые перистые облачка только подчеркивали ясную синь неба, и где-то там высоко, невидимый снизу, заливался жаворонок.

Покой и дремота, словно разлитые в воздухе, странным образом успокаивали, и Шурке начинало казаться, что никакой опасности больше нет, а подступавшая дремота заставляла забыть и все предшествовавшее этому мирному вояжу. Однако забывчивость была обманчивой, и конечно же Шурка, сам того не замечая, время от времени как бы анализировал события.