Казна Кальвадоса (СИ)

- Давай его перенесём, - Степанов и Павел взяли Бориса подмышки, потащили на корму. Витя вытащил у отца изо рта сигару, выбросил за борт. Тот тут же проснулся:

- Вы решили, что я сплю?

- Я тебя заменю, - предложил Степанов.

         Борис невнятно кивнул. Его положили на дно лодки. Степанов сел за руль.

         Светало. Багровый диск солнца поднимался над джунглями. С берега послышался протяжный крик. Кто-то взял высокую ноту. Крик сменился клекотаньем. Смотревший в утренний туман Кальвадос оживился. Он сложил ладони вместе и прокричал в темноту. Из редеющих сумерек на берегу прорисовались плохо одетые люди с вершами, сетками и другими приспособлениями для рыбной ловли. Некоторые были в набедренных повязках. Кальвадос оживлённо заговорил с ними на языке, который  в Москве не понимал ни один специалист.

- Кальвадос узнал своих, - сказал Витя.

         Борис проснулся, услышал голоса и инстинктивно нащупал обломок весла. Перекрик неожиданно разговорившегося Кальвадоса и дикарей продолжался. Интонации не носили угрожающего характера, и все понемногу успокоились. За исключением  крупно дрожавшего Павла. Дикари и Кальвадос интенсивно жестикулировали. Кальвадос сел на скамью и кивнул вперёд.

- Лысый дорогу выяснял, - объяснил Володя. Кальвадос показал раскрытую ладонь.

- До чего –то осталось пять чесов или пять  километров.

          Лодка пошла вперёд, река ещё больше расширилась и изменила направление. По воде гуляли лёгкие волны, охотились чайки. Через пять –шесть часов показался населённый пункт. Он состоял из неказистых домов обмазанных глиной, крытых соломой и пальмовыми листьями. В реку уходили хлюпкие причалы, стоявшие на сваях и выстланные стволами деревьев.

         Лодка пристала к причалу. Путешественники ступили на берег. Их окружила толпа чумазых, нищенски одетых детей. Дети протягивали ладони, подносили сложенные пальцы к губам, давая понять, что хотят есть. Они бесцеремонно лезли в карманы путешественникам. От детей буквально приходилось отбиваться. Появились и взрослые. Они не просили, разглядывали туристов ничего не выражавшими взглядами. Борис на всякий случай посчитал необходимым незаметно переложить золотые часы из кармана в трусы. Павел на ломанном испанском спросил, где здание администрации или пункт туризма, отмеченный значком «i». Его не поняли.

- Полис! Полис! – закричал Володя , справляясь о полиции.

         Толпа разбежалась, потом опасливо собралась вновь. Кальвадос безуспешно пытался переводить. Никто не понимал ни его, ни местных. Из толпы вышел седой благородный старик в домотканом рубище с лицом, покрытым восковой маской проказы, из-под которой пробивались рыжие волосы. Старик ухитрился внушить,  надо идти за ним. Путешественники не без колебаний отправились за дедом.

         Пока шли по деревне, отчаянно вертевший головой Витя мог убедиться и передать остальным, что нигде не видно вывесок с надписями « Полиция», « Госпиталь», «Школа», «Администрация» или «Магазин».

- Здесь живут дети природы, - заключил вернувший хорошее настроение Павел.

- Главное, чтобы они нас не съели, - заметил Володя.

- Не говори о еде, так есть хочется, - сказал Степанов.

- Съел бы вон того пацана? – Борис указал на грязного подростка, неустанно, разными способами пытавшегося залезть к нему в карман.

- Папа,  если они украдут наши кредитные карты, что они с ними будут делать? – спросил Витя.

- Что мы тогда будем делать, сынок? – вздохнул Борис.

- На ваши карточки  они оденутся  у « Дольче и Габбана», - подсказал Павел.

         Лепрозойный старик вывел туристов к автобусной остановке. Она представляла навес из пальмовых листьев на кривых столбах. У остановки стоял пожилой автобус  с вылинявшей табличкой «Асунсьон». Борис дал деду бразильских денег. Дед не взял, потребовал доллары. Расплатившись, все залезли в автобус. Местные жители не торопились уходить, они обступили автобус, поднимались на носках, заглядывая в окна. Дети то показывали, что хотят есть, то пытались продать камни, которые поднимали с земли.

         Автобус понемногу наполнялся источавшими непереносимый запах крестьянами и крестьянками. Многие держали корзинки с курами и индюшками. Крепкая, выряженная, как из костюмерной сгоревшего театра, тётка везла пронзительно оравшего порося. Соломенные шляпы, застиранные юбки попугаевых цветов, невыразимые жилеты ковбойских фильмов, соседствовали с чёрными парами, видимо, снятыми с проповедников пытавшихся засеять джунгли христианством. Кто курит, кто плюёт на пол жевательный табак, головы всех повёрнуты к путешественникам.

         Явился лихой внешности парень, в кожаных штанах и тужурке, сел на водительское место. С немыслимым скрежетом машина завелась и, подскакивая на неровной дороге, потащилась в столицу.

         Два с половиной часа ехали по прямой. Справа и слева непроходимой стеной высился тропический лес. Обезьяны скакали по кустам, осторожно выглядывали парнокопытные.