Казна Кальвадоса (СИ)

         На краю сельвы, у маленького ресторана, автобус сделал остановку. Крестьяне и русские туристы с Кальвадосом вышли размять ноги. Выпили крепчайшего кофе в крошечных дозах, в Южной Америке принято наливать на донышко. Выйдя на автобусную площадку, русские окинули взглядом окрестности. Впереди раскрывалось без конца и края  золотое в лучах солнца поле. Сухие вытянувшиеся растения несли колос. Степанов вошёл в поле и сорвал несколько колосков. Сопровождавший его Володя  с интересом их рассматривал. Степанов и Володя не могли ошибиться: пшеница, рожь, овёс. Первоначальная смесь злаковых, давшая питание, а следовательно, и жизнь  первым людям, она сохранилась только в Парагвае. Здесь её называют пампой. Борис с сыном затеяли игру в прятки, когда водитель зычным голосом предложил пассажирам продолжить путь.

         Дорога пошла мимо плантаций кофе, какао, рисовых полей. Встречались рощи кокосовых пальм и каучуковых деревьев. Из зарослей сахарного тростника вышли работники в широкополых шляпах с мачете за поясом. Долгим взглядом они проводили автобус. Проезд любого транспорта служил для них одной из немногих тем общения. У самой столицы появился асфальт, движение сделалось оживлённее. Грузовики везли лес, каучуковые шары, початки кукурузы, из живности – коров и свиней. Частных автомобилей было немного и все – старого образца.

         Пригороды Асунсьона составляли хижины, лачуги, жалкие нагромождения грубо сколоченных построек из случайного материала, разной длины брёвен, каких-то реек, балок, сломанных ящиков.  Многие строения не достигали человеческого роста. Люди находились в них лёжа, сидя, полусогнувшись. Угрюмыми зверьками выглядывали они из проёмов жилищ. Рядом бодро резвились оборванные дети, поколение за поколением донашивающие до истлевания обноски предшественников. Картину дополняли протянутые везде верёвки с сушащимся бельём.

         Центр Асунсьона - дома колониальной архитектуры, громоздкие каменные здания жёлтой штукатурки, обязательно с просторными балконами, обширными окнами  с почти всегда опущенными жалюзи. Некогда аляповато вызывающие фасады обильно обвалились. Человек, впервые въехавший в столицу, мог полагать, город недавно перенёс землетрясение или подвергся авианалёту. Улицы, мягко говоря, убирались плохо. Скомканные газеты, жестяные банки, картонные упаковки, перекатывались ветром с тротуара на тротуар. Груды хлама лежали у электрических столбов. Пустые поваленные на бок мусорные контейнеры валялись неподалёку. Витрины магазинов, рекламные надписи выглядели блеклыми, под стать домам, будто выгоревшими в нещадном парагвайском солнце.

         Люди, заполнявшие улицы, носили одежду летних тонов, преимущественно белую и бежевую, но были они как неглаженные, отсутствовал лоск, манеры. Казалось, каждый оделся второпях. Редко встречались чересчур элегантные пожилые мужчины  в светлых костюмах, платках на шеях, модных шляпах, с дорогими кольцами на средних пальцах. Они неторопливо прогуливались или сидели в кафе. Многочисленные дорого одетые излишнего веса матроны тоже не отличались вкусом, крикливое платье, накидка или сумасшедшего цвета пиджак вопили о достатке. Город не излишествовал безопасностью, ни одна из богатых матрон не надевала драгоценностей. Дамы не ходили одни. Они шли с мужчиной или их сопровождал слуга.

         Автобус прибыл на площадь, центр которой украшала башня с часами. Путешественники, крестьяне, гуси, утки,  индюшки и свиньи спустились в город. Витя попросился в туалет, но Борис не отважился пустить его в  пугающие развалины каземата, куда входили и откуда выходили люди с разбойничьими физиономиями. Оказавшись вне туристических троп, путешественники чувствовали себя угнетённо. Им, особенно сотрудникам милиции, чудились  нападения, грабежи, как минимум мошенничества и мелкие кражи. « Карманы! Карманы! Ушки на макушке!» - неустанно повторял Володя.  Он вытянул руки по швам, ухитряясь одновременно контролировать карманы брюк  и мундира. Легкую эйфорию сохранял  Павел. Ему по-прежнему всё нравилось.  Его чудом не испорченный в водопаде фотоаппарат-«мыльница» непрестанно щёлкал. Павел задирал голову, находя всё новое очарование в осыпавшейся архитектуре. Степанов держал подмышки его и Кальвадоса. Чтобы зазевавшись, ни тот, ни другой не попали под машину. Один из-за чрезмерной отдачи новым впечатлениям, второй – из-за полной отстранённости от всего.

         Степанов уточнил адрес Хуаниты  у полицейского. Павел тем временем поймал такси. Набившись в салон, как сельди, отправились.