Во-вторых, такой анализ позволяет перейти от исследования аналогий к исследованию специфики. Ведь предпринятый нами экскурс в историю адаптации республиканских трендов в России вовсе не имеет сверхзадачей вписать российскую историю в общеевропейский или мировой контекст на основании обнаружения аналогий (в таком случае тема звучала бы примерно как «неоримская свобода в России»). Напротив, наш анализ ориентирован на обнаружение специфики. В этом очерке мы старались сфокусироваться на том, как идеи и понятия, которые вроде бы довольно просто интерпретировать с помощью аналогии, специфическим образом оказываются применены на российской почве. Скиннер – в относительно недавнем интервью на www.opendemocracy.net, как и во многих других текстах, – последовательно настаивает на том, что «неоримскую» концепцию свободы нужно отличать от разных видов позитивной свободы, обосновывающей «автократию во имя свободы» [Skinner 2013]. Это означает, что ни один из рассмотренных нами выше случаев не относится к той интеллектуальной парадигме, которой посвящена «Свобода до либерализма». Но мы не усматриваем здесь проблемы: тот факт, что определенная современная школа политической мысли, сложившаяся вокруг исторических изысканий Скиннера, известна как «республиканизм», вовсе не должен исключать возможности существования разнообразных версий политической мысли, формировавшихся при помощи сходного интеллектуального инструментария. Это в полной мере относится и к тем ее версиям, которые оформились в России и которые использовали глоссарий
Наконец, в-третьих, такой анализ позволяет пересмотреть устоявшиеся черно-белые схемы истории политической мысли – не только, кстати, российской. Анализ непростой истории республиканизма в России не означает, что за этим исследовательским направлением скрыто возрождение привлекательной интеллектуальной парадигмы. Не приходится говорить о том, что в сундуках истории пылится какая-то забытая, но чрезвычайно хорошая интеллектуальная стратегия, которая – если ее немного почистить, как лампу Аладдина, – даст кардинально новое понимание современности. Республиканские интеллектуальные ходы, как мы видели, в разных ситуациях применялись для обоснования самых разных практик – в том числе крепостного права, революции, террора. Да история общественной мысли – это и не нарратив о борьбе хорошего с плохим. Между тем И. Хонохан в очерке истории республиканской политической мысли делает широкий шаг от Руссо и Мэдисона непосредственно к Х. Арендт и Ч. Тейлору, отмечая, что «в середине XX века идеи гражданского республиканизма возникли вновь в качестве реакции на травматичный опыт правого и левого тоталитаризма и на общее недоверие к политике, которое вытекало из этого опыта» [Honohan 2002: 111]. Выбросить при помощи одного определения целую вселенную политической мысли – это значит проделать примерно ту же операцию, жертвой которой с XVI века становился Макиавелли; его часто объявляли бессовестным циником и клеймили как такового без дальнего разбора «Государя» или «Рассуждения о первых десяти книгах Тита Ливия».
Итак, мы полагаем, что различные формы бытования глоссария
Литература
[XIV съезд ВКП(б) 1926] – XIV съезд Всесоюзной коммунистической партии (б) 18–31 декабря 1925 г.: Стенографический отчет. М., 1926.
[Антоний Румовский 1771] – Слово в торжественный день рождения Всепресветлейшия, Державнейшия, Великия Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны при высочайшем присутствии его императорского высочества государя Цесаревича и Великаго Князя Павла Петровича, сказыванное в придворной церкве Вяжицким архимандритом Антонием 1771 года. СПб., 1771.
[Богатырев 1994] –
[Бранденбергер 2009] –
[Бугров 2013] –