Кенийские сафари

Ваджир — белокаменный город из известняка, поднявшийся из раскаленных песков подобно сказочному миражу из «Тысячи и одной ночи». Он не похож ни на один из кенийских городов: ажурные минареты, сверкающие белизной зубчатые стены белых мечетей со склонившимися над ними финиковыми пальмами, глухие слепые коробки побеленных глинобитных арабских построек… Все это напоминает скорее Саудовскую Аравию, чем африканскую Кению. А люди! Нигде в Африке я не видел столь красивого и гордого народа, как в этом забытом всем миром городке. Царственная стать, точеные, я бы сказал греческие, черты лица, шоколадная кожа — таковы обитатели этих районов Кении — кушитские племена марехан, галла и дегодия. Мужчины подобно арабам ходят здесь в длинных галебеях и белоснежных фесках, украшенных ювелирнотонким серебряным орнаментом, а женщины — в длинных платьях, поразивших меня яркостью рисунка и смелостью сочетаний тонов. Шумные многоголосые перекрестки Ваджира, заполненные людьми, кажутся гигантским цветником.

В Ваджире сходятся пять пыльных дорог и с полсотни верблюжьих троп. Кочевников притягивают сюда десятки колодцев и водопоев, образовавшихся в известняках. Самый большой искусственный водопой, уар, расположен почти в центре города. Целый день, от восхода до захода солнца, дюжина здоровенных мужчин вытаскивают бурдюками из глубокого колодца холодную воду и выливают ее в бетонный желоб, по которому вода течет в уар. И у желоба, и вокруг уара, вытягивая длинные шеи и расталкивая друг друга, пьют верблюды. От зари до восхода под беспощадным солнцем тянут мужчины из-под земли на жаркую поверхность холодную воду. Это адов труд. Но отдохнуть нельзя, потому что к уару идут и идут длинные караваны. Время от времени мужчины лишь разрешают себе использовать один бурдюк и обливают друг друга водой. Тогда солнце начинает играть в капельках воды, искрящихся на их мускулистых бронзовых телах, и мужчины выглядят сказочными великанами, дающими жизнь пустыне.

Интересное совпадение (возможно, объяснимое историческими связями двух древних народов — греков и сомалийцев): на языке сомали био значит «вода», а по-гречески био — «жизнь». «Вода» и «жизнь» — синонимы в этих местах. Мужчины, достающие воду из-под земли, все время поют. Их песнь бесконечна, как струйка воды, льющаяся из тяжелых бурдюков, как жизнь, вспоенная этой водой. Припев песни, состоящий из странной смеси языков сомали и суахили, звучит жизнеутверждающе и бодро: «Апана био дамаи, апана био дамаи!» — без устали повторяют мужчины. — «Вода не кончится, вода не кончится!»

Вода здесь ценится больше, чем хорошие пастбища, и поэтому на скудных землях вокруг Ваджира селится множество кочевников. Они «кочуют за дождем», но, когда дождь убегает от них, поворачивают на известняковые равнины Боджи и Горадуди. С севера племя аджуран, а с юга — огаден гонят к Ваджиру свои стада. Аджуран в Кении около пятнадцати тысяч, огаден — в шесть раз больше. Это они продают скот на знаменитых ваджирских ярмарках, где порой сосредоточивается до пятидесяти-шестидесяти тысяч голов верблюдов и коров.

Вслед за кочевниками и торговцами поближе к ярмарке стягиваются в Ваджир сомалийские ремесленники. Это люди со сложной судьбой; большинство ремесленников на сомалийских землях принадлежит к кастам отверженных. Их три: тумал — каста кузнецов и изготовителей амулетов, предназначенных для отпугивания злых духов; мигдан — каста охотников и кожевников; ибир — каста знахарей и певцов. Женщины-ибир, кроме того, принимают роды и зашивают девушек у сомалийцев.

Членов этих каст можно встретить повсюду на сомалийском севере Кении. Люди охотно пользуются плодами их труда, но считают их париями, изгоями общества. Им не разрешают жить в стойбищах, с ними сомалиец не сядет за один стол.

«Никогда свободный сомалиец не войдет к кузнецу, не пожмет ему руку; никогда не отдаст ему в жены женщину из своей семьи и не возьмет его дочь», — писал еще в 1905 году английский этнограф Р. Солкелд об отношениях скотоводов сомалийцев к кузнецам-тумал. С тех пор положение мало изменилось.