Кентавр

Именно тогда этому ирландцу с вольным сердцем и запретной долей крови прачеловека в жилах пришло откровение, что сознание вовсе не обтягивает тело, как перчатка, а простирается далеко во все стороны. Поэтому он и ощутил то, что произошло где-то на просторах, обнимаемых им. При этом расстояние и расширение были, конечно, лишь умственными представлениями, под стать Времени. Ибо то, что произошло, случилось совсем поблизости, в его физическом организме. При этом он понимал, что тело и мозг – лишь фрагмент его личности, его «я». И лишь малая часть происходящего просочилась в его понимание, как бы упав на палубу у его ног. Остальное он домыслил, опираясь на этот фрагмент. И лишь совсем малую толику удалось ему переложить в слова.

А то, что тщились услышать они, было уже на подходе. «Происходило» оно уже давно, но лишь сейчас коснулось их, поскольку они раскрылись навстречу и были готовы воспринять. О’Мэлли понял, что события на физическом плане являли собой лишь бледное выражение того, что происходило внутри с неизмеримо большей силой очень давно и проистекает с тех пор. Зов Духа Земли, который они хотели услышать, всегда неподалеку, божественно-сладостный и прекрасный. Наверное, он родился где-то в синем сумраке, что окутывал холмы Греции. И оттуда через горные вершины протянулась огромная труба звездной тьмы, по которой и донесся Зов, как по каналу, прямо до них. Поклонение красоте, некогда ведомое в Греции, помогло ему достичь их сердца от самой сути Земли.

Постепенно нарастая и втягивая в себя небо, море и звезды, Зов приблизился. И они его услышали, все трое.

Он заглушил собой рокот машин корабля, бормотание и плеск моря. Протяжный, манящий и в то же время с оттенком повелительности, донесся с берега голос Земли, достиг их, перелетев через спокойные воды пролива, и снова затих в ночи среди гор. Он пролетел по небу мощным порывом. И столь же быстро канул в тишину. Ирландец понял, что их ушей достигло лишь эхо.

По телу великана прокатилось содрогание, передавшееся мальчику подле него. Отец с сыном одновременно выпрямились, будто одна и та же сила подняла их, а затем потянулись вперед, перегнувшись через фальшборт. Казалось, они стряхивают с себя нечто. Оба молчали. Момент потрясал. Ибо Зов был исполнен очарования и повелительной силы, которая внушала страх, которой нельзя было ослушаться. Он взывал напрямую к душе.

Краткая тишина – и Зов повторился, теперь слабее, словно издалека. Он уже казался сдержаннее, глубже погруженным в ночь и шел будто с большей высоты, его относило на север, в долины и луга, дальше от берега. Хотя он оставался единым звуком, на этот раз заметны были краткие перерывы, будто слова. Это была своего рода речь: Послание, Призыв, Приказ, несущий в себе просьбу, даже мольбу.

И на сей раз призыву невозможно было противостоять. Отец с сыном подались вперед, будто их тянули, он же исторг из себя ту часть своего существа, которая стремилась отделиться на протяжении всей ночи. Вместилище его желаний откликнулось на страстный призыв и ринулось навстречу древнему голосу вечной юности Земли. Жизненная суть его личности, летучая, как воздух, и яростная, как молния, полыхнула наружу, вырвавшись из тюрьмы, где ее давили и душили вериги современной жизни. Ибо красота и великолепие голоса издалека высвободили его сердце. Он почти физически ощутил разделение. Безудержная радость расплавила вековые скрепы.

Лишь прочная неподвижность огромной фигуры возле него предотвратила полный отрыв и заставила понять, что Зов этот пришел не для всех троих, и в особенности не для него. Отец возвышался возле него, массивный, как те холмы, где лежала его истинная родина, а мальчик вдруг радостно и певуче заговорил, всматриваясь в лицо отца.

– Отец! – крикнул он, и слова сливались с ветром и шумом моря. – Это его голос! Хирон зовет! – Глаза его сияли, как звезды, а юное лицо светилось радостью. – Идем, отец, с тобой… – Он на секунду остановился, заметив устремленные на него из-за фигуры отца глаза ирландца. – Или с тобой! – добавил он, смеясь. – Пойдем!

Великан выпрямился и на шаг отступил от перил. Из его груди выкатился низкий звук, будто гром отдавался меж холмами. Медленно, с нажимом, звук разбился на фрагменты, ставшие словами, произнесенными с большим трудом, но непререкаемо, отчего они прозвучали как приказ.

– Нет, – услышал О’Мэлли, – ты – первый. И донеси весть, что мы – на пути! – Глядя вперед, на море и небо, он гулко закончил: – Ты – первый. Мы – за тобой!..

Причем говорил он, казалось, всем телом, а не одними губами. Море и воздух соединяли звук в слоги. Так могла бы говорить сама Ночь.

Хирон! Это слово, объяснявшее всё, пламенем взревело вокруг. Значит, именно к такому роду космических существ его попутчики и он вместе с ними постепенно приближались?