Кентавр

– Люди повсюду окутали ее прекрасное тело давящим уродливым покровом, расположив повсюду скученные города, – вырвалось у него, да так громко, что официант-армянин направился в их сторону подлить вина. – А здесь она расположилась нагой, без малейшего стыда, пленительная в своей божественной простоте. Клянусь Юпитером! Должен признаться, доктор, здесь меня охватывает и жжет чудной страстью, захлестнув без остатка привыкшего отводить глаза городского жителя. Прямо сейчас я готов выбежать и начать поклоняться ей, припасть к ее груди и начать целовать траву, землю, море…

Но тут он отпрянул, словно раненый зверь, отчаянно покраснев, будто боялся, что слова его примут за истерический припадок. Не успел О’Мэлли еще завершить свою пламенную речь, столь неуклюже выражавшую охвативший его восторг, словно сама Земля на мгновение выплеснула чувства его устами, а выражение глаз Шталя переменилось. В них теперь крылась полунасмешливая улыбка, а губы сложились в скептическое выражение того, другого Шталя, естествоиспытателя. Ирландца словно окатили холодной водой. Опять его заманили и поместили на предметное стекло микроскопа.

– Да, материал здесь, – заговорил Шталь бесстрастным тоном диагноста, – совершенно великолепен, говоря вашими словами, нецивилизованный – дикий, неукротимый, – однако здешние люди далеко не варвары. Когда прогресс сюда доберется, земля грандиозно преобразится. Россия впрыснет сюда культуру, и когда усовершенствования разовьют ресурсы этих мест и направят дикую энергию в полезное русло…

Так он вещал и вещал, пока ирландцу не захотелось запустить бокал ему прямо в лицо.

– Вспомните мои слова, когда подниметесь в горы и останетесь один среди горных вершин, – заключил наконец доктор, сардонически усмехаясь, – и держите себя в руках. Жмите на тормоза, пока остается такая возможность. Тогда ваш опыт будет еще ценнее.

– А вы, – прямо, почти грубо выпалил О’Мэлли, – отправляйтесь к своему Фехнеру и постарайтесь спасти свою половинчатую душу, пока еще возможно…

– По-прежнему не в силах оторваться от небесного света, затмевающего утро? – мягко ответил Шталь, ради излюбленной строки из Шекспира перейдя на английский.

Рассмеявшись, они подняли бокалы.

Наступило молчание, которое ни тот, ни другой не хотели нарушать. Улицы пустели, облик небольшого таинственного черноморского порта окутывался тьмой. Всё энергичное движение укрылось за непроницаемыми ставнями. Слышался только морской прибой, солдаты больше не пели. Дрожки перестали грохотать мимо. Ночь густой волной накатывалась с гор, их неприятно и душно облепил сырой воздух, напитанный малярийными миазмами болот, на которых построен Батум, и делающий город таким нездоровым. Звезды в нем умирали.

– Еще по бокалу? – предложил Шталь. – Выпьем за богов Будущего и расстанемся до обратного рейса, как?

– Я провожу вас до парохода, – последовал ответ. – Никогда не был большим охотником выпить. А боги Будущего, надеюсь, предпочтут мое обычное подношение – воображение.

Доктор не стал просить дальнейших объяснений. Они направились к порту, шагая посередине узеньких улочек. Кругом ни души, в редких окнах виднелись огни. Пару раз с верхнего этажа в гуле голосов слышалось треньканье балалайки, а из небольших садочков доносились звон стаканов, мужской и женский смех, под деревьями редели огоньки сигарет.

Спускаясь дальше к гавани, когда уже показались мачты и пароходные трубы больших судов на фоне неба, Шталь ненадолго остановился возле не закрытой ставнями витрины магазина, одного из тех, что смазывают облик города стандартной немецкой кухонной утварью, парижскими шляпками и сумбуром олеографий на самые разные темы. Они подошли чуть ближе и присмотрелись. Укрывшийся в тени на другой стороне вооруженный сторож с подозрением наблюдал за иностранцами. Хотя они не догадывались об этом.

– Вот перед подобной витриной в Тифлисе, – как бы между прочим заметил Шталь, – я случайно услышал разговор двух горцев-грузин, разглядывавших репродукцию картины современного художника, «Кентавра» Беклина. Разговаривали они совсем негромко, полушепотом, но я уловил суть. Помните ту картину?

– Да, где-то видел, – коротко отозвался О’Мэлли и, стараясь не выдать волнения, спросил таким же обыденным тоном: – О чем же они говорили?