Кентавр

– Обсуждали ее, причем очень заинтересованно. Один спросил, указав на подпись: «Что там говорится?» Читать они оба не умели и довольно долго стояли молча, на сумрачных лицах проступал испуг. Затем первый снова спросил: «Так что же это?», а второй, который был много старше, настоящий густобородый гигант, тихо ответил: «Как раз то, о чем я рассказывал, – и в голосе его звучал благоговейный страх, – они по-прежнему живут в широкой долине, поросшей декиани[46], за… (тут он упомянул необитаемую труднодоступную местность возле Дагестана), появляются по весне, стремительно, с ревом… Лучше сразу спрятаться. Если попадешься им на глаза, погибнешь. Они же не умирают, дети гор. А может, даже старше их, очень-очень древние. Об их появлении предупредят собаки или кони, иногда налетает сильный ветер. Только не стреляй в них». И оба застыли, продолжая разглядывать картину. Наконец, через несколько минут, поняв, что больше ничего не услышу, я двинулся дальше. Но, как видите, в горах возможно наблюдать проявления древней жизни, и эти охотники своими глазами видели их, по всей видимости, сходных обликом с изображенными на той картине.

Из тени выступил сторож и направился к ним, Шталь тут же поспешил дальше, увлекая спутника за собой по тротуару.

– У вас паспорт с собой? – спросил он, заметив, что охранник двинулся следом.

– Я добрался до полицейского участка только после полудня и еще не получил его назад, – хрипло ответил О’Мэлли, не узнав собственного голоса.

Однако он был безмерно благодарен даже такому вмешательству окружающего мира, ощутив себя податливым воском в руках доктора. Страшась проницательных вопросов, ирландец почувствовал огромное облегчение. Еще чуть-чуть – и признание вырвалось бы у него из груди.

– Тут никогда не стоит без него ходить, – добавил доктор. – Полицейские здесь – сущие бестии и способны устроить массу неприятностей.

О’Мэлли об этом конечно же был прекрасно осведомлен, но живо подхватил тему и принялся ее поддерживать невинными вопросами, почти не слушая ответов. Вскоре они оторвались от преследователя, почти добравшись до гавани. На фоне темного неба с востока и запада величественно прорисовывались пики Малого Кавказского хребта. Возле корабельных сходен приятели простились. Шталь на мгновение задержал руку ирландца.

– Когда искушение станет слишком сильным, – серьезным тоном сказал он, хотя глаза улыбались, – вспомните два заветных слова, которые я сейчас назову: Человечество и Цивилизация.

– Постараюсь.

На прощание они довольно тепло пожали друг другу руки.

– Если получится, возвращайтесь домой этим же пароходом, – крикнул Шталь уже с палубы. – А по дороге в гостиницу идите лучше посередине мостовой, так безопаснее в этом городе. – О’Мэлли представил, как насмешливо блеснули глаза доктора. – И простите мои прегрешения, а при следующей встрече поведайте мне о своих… – напоследок донеслось до него из темноты.

До гостиницы ирландец донес одно лишь слово – Цивилизация, да и то из-за особой интонации, с которой любящий сбивать с толка и противоречивый приятель выговорил его.

XXVI

Он шел посередине мостовой, как советовал Шталь, хотя и сам подсознательно поступил бы так же, не хуже доктора зная нравы портовых городов. Но не в одиночку. Его сопровождала вся Земля, с ней ему ничто было не страшно. Пусть хоть дюжина бандитов нападет, «отобрать» у него жизнь им не под силу.

Сколь простым всё это казалось, и насколько сложно передать связным и понятным языком тому, кто не испытывал ничего подобного: этот внезапный бросок вверх, вниз, во все стороны сразу, из точки крошечного индивидуального сознания до пределов гигантского сознания Земли. Та потеря личности, которой он вначале страшился, называя внутренней катастрофой, теперь предстала перед ним в истинном свете – как уничтожение иллюзорного фантазма и воссоединение с истинной жизнью. Здесь, в преддверии полного чудес Кавказа, дух Земли проявлялся с прежней силой, любовно обнимая тех своих детей, чья простота не мешала откликнуться на призыв, ограждая и исцеляя от лихорадочной гонки, что способна лишь выхолостить и уничтожить их… Мягкая тьма неба стала ладонью и успокаивающе гладила по голове, аромат духов, что струился по узкой улочке в его ноздри, – благоуханием материнского тела. Величавый трепет полета планеты среди звезд достиг фибров его души. И ее охватило жаркое торжество причастности к безмерному существу…

Добравшись же до гостиничной комнатенки, надежно отгораживавшей жильца от света и воздуха, О’Мэлли столкнулся со зловредным отрицанием простой жизни, олицетворявшей для него Врата истины. Он теперь задыхался в четырех стенах, из груди рвался стон. Горло сжимало мертвой хваткой то самое слово, что ехидно подбросил ему с палубы Шталь, прекрасно понимавший приятеля, невзирая на все свои предупреждения и колебания: Цивилизация.