Кэп и две принцессы

— Мы поддерживаем физическое состояние её тела, — печально продолжил Кандель. — Смерти, как таковой, нет, дыхание, сердцебиение, общее функционирование организма очень замедлено, но присутствует. У людей в состоянии комы мы иногда наблюдаем желание уйти из этого мира, усталость, бессилие. Здесь ничего подобного не наблюдается.

— Это называется чувство неконцептуального ощущения бытия, — вмешался Элиас, провожая взглядом каплю, скатившуюся с пряди Ёшки и смущённо упавшую на пол.

— Проще говоря, — элементарное чувство бытия, — совсем непонятно уточнил Кандель. — Все это испытывают, но так естественно и фундаментально, что вряд ли кто-нибудь замечает или хоть на секунду задумывается над этим. Неконцептуальное «мерцание», которое останется с вами, даже если команда высококлассных нокеров проникнет в ваш мозг, отключит каждое из пяти чувств и заставит мысли «замолчать». И в таком состоянии, без мыслей и чувственных впечатлений, у вас всё равно будет то чувство, которое означает «Я есть».

— Здесь его нет. Нет импульсов. Совсем, — очевидно, Элиасу надоело стоять столбом перед палатой несчастной или, наоборот, чересчур счастливой Вершининой. — Она не хочет ничего — ни жить, ни умереть. Полная пустота.

— Да ладно! — удивилась Ёшка. — Мне приходилось общаться с очень разными сущностями. Всегда есть точки соприкосновения. Их не может не быть. Рождение и смерть — так устроена наша Вселенная. Это базис, основа для всех, кто подчиняется её законам. Не важно, как мы передаём свои идеи и чувства — звуковыми колебаниями, электрическими разрядами, силой мысли или рисунками на теле. Нужно просто определить эти две крайние точки и выстроить понятийный мост между ними.

— А вот и нет, — как-то даже торжествующе произнёс Элиас. — Нет здесь ни рождения, ни смерти, ни страха, ни любви. Зацепиться вообще не за что. Впрочем, чего мы тебя убеждаем…

От какой-то непонятной для Ёшка досады он перешёл внезапно на «ты». Вместе с Канделем они вошли в палату, и тут же их фигуры залило бледной умиротворяющей синевой. Ёшка украдкой посмотрела на свои ладони, они словно светились изнутри блеклым неоном. От кровати, над которой почти парила хрупкая женская фигурка, шёл нарастающий ужас. Он подкатывался рвотными порывами к горлу, сначала мягко, словно предостерегая, затем — настойчивее, сильнее. «Предупреждающий выстрел в воздух», — почему-то пронеслось в голове у Ёшка, и она поняла, что её невысохшие до конца пряди зашевелились сами по себе, словно змеи на голове у Медузы Горгоны.

Страх был такой, как если бы она вдруг провалилось в глубокую дыру и теперь стремительно летела в неизвестность, по ходу вращаясь и отскакивая всем телом от стен этого вертикального тоннеля. Это было непонятно настолько, что даже немного смешно. Словно вот-вот приключится истерика. Ёшка взяла себя в руки. Вероника Вершинина или то, чем она в данный момент являлась, просто изо всех сил защищало свою крошечную личную территорию. Это объяснение было вполне реальным, знакомым, и давало возможность ориентироваться в ситуации.

Ёшка медленно, словно наощупь, сделала несколько движений в сторону кровати, над которой висела необычная пациентка. Синхронист выискивала невидимые зоны, в которых действие угрожающей инородности ослабевало. Подавляя рвотные позывы и борясь с непонятным неприятием происходящего, она подошла к мягкому кругу воздушного ложа. Прозрачные невесомые трубки, которыми была обвита Вероника, легко колыхнулись и снова замерли. Ёшка прижала руки к своим ключицам, подавляя очередной предупреждающий спазм.

Веронику насильно питали и даже, вопреки её воли, заставляли дышать. Ёшка почувствовала, что той всё равно. Синхронист осторожно протянула руку, так, словно собиралась погладить женщину по голове. Всё, что было в мыслях у Ёшка, тут же снова провалилось в тошнотворно засасывающую воронку. Противный ком в горле, не отпускающий с того момента, как она перешагнула порог палаты, резко провалился в район желудка, запульсировал ожогом в солнечном сплетении, рвотные порывы стали нестерпимыми.

«На сегодня хватит», — пронеслось в голове у Ёшки, и она стремительно рванулась в сторону выхода, зажимая двумя руками рот. Только и успела заметить изумлённые глаза Канделя, отскочившего с её дороги.

— Деточка, вы смогли подойти так близко? — голос молебиолога прозвучал словно издалека. Ёшка, скорчившись на прохладном полу, хватала ртом воздух и слова, которые произносил доктор, отскакивали упругими мячиками, не долетая до неё. Она подняла голову и увидела, что Элиас тоже смотрит со смесью недоумения, сочувствия и задумчивостью во взгляде. Он обнял её, помогая подняться. Нечаянно прикоснулся ко всё ещё влажным волосам Ёшка и застыл, поражённый догадкой.

— Вода!

Он с торжеством посмотрел на Канделя.

— Она смогла так долго находиться там, потому что голова была мокрая.

Ёшка удивилась. Около одра пациентки она пробыла от силы минуты полторы. Откуда взялось «так долго»? Кандель покачал головой.